— Для того, чтобы впасть в подобное состояние, дорогая Екатерина Сергеевна, надо обладать... надо обладать... — Ну? Ну? — торопила следователя Касатонова, словно ожидая от него слов важных, может быть, даже окончательных.
— Для этого надо обладать невиновностью. Только невинный человек может заняться таким вот самоистязанием.
— Вы не допускаете... — А разве не при вас она только что призналась в совершенном убийстве?
— Я как-то этого и не заметила, — растерянно проговорила Касатонова.
— Видите ли, дорогая Екатерина Сергеевна... — Перестаньте, пожалуйста, называть меня дорогой Екатериной Сергеевной!
— Простите. Больше не буду. Я не мог предположить, что... — И об этом не надо.
— Хорошо. Мне кажется, что Юшкова, как человек впервые совершивший убийство, внутренне, может быть, даже на уровне подсознания, пытается уйти от всех подробностей, от воспоминаний, связанных с преступлением. Некоторые в этом достигают столь больших успехов, что искренне не помнят совершенного ими же накануне вечером. Она готова признать многое — что была в доме Балмасова, признает, что был пистолет, но потом она его куда-то выбросила, признает, что с Балмасовым хорошо выпили в тот вечер, славно поговорили, выяснили отношения... Но выстрел в затылок не признает. И знаете почему? Она его не помнит. Она убедила себя в том, что и не было столь прискорбного факта. И живым видела, и мертвым видела? Да. После этого сделала уборку? Да. Зачем? — спрашиваю я ее? А чтобы скрыть следы своего пребывания. А пульт? С пультом оплошала. Не учла вашей, Екатерина Сергеевна, сверхчеловеческой проницательности. А теперь сведите все эти ее слова вместе, сведите! И что вы получите в результате?
— И что же я получу?
— Чистосердечное признание.
— Надо же, как ловко у вас все получилось, — почти с восхищением сказала Касатонова.
— Нам пора перейти к главному, Екатерина Сергеевна. Позволите?
— А что у нас с вами главное, Юрий Михайлович?
— Пистолет. Вы мне пообещали пистолет, с помощью которого совершено смертоубийство.
— Ах, пистолет, — Касатонова сделала легкий отбрасывающий жест ладошкой, словно речь шла о таком пустяке, вспоминать который в приличном обществе и не пристало.
— Да! — подхватил Убахтин. — Речь все о нем родимом! Только он может решить наш с вами спор.
— Не только, — поправила Касатонова.
— А что еще?
— Юрий Михайлович, спора-то у нас с вами и не было, — Касатонова явно ушла от ответа, но Убахтин этого не заметил. Или же сделал вид, решив к своему вопросу вернуться попозже, когда Касатонова будет более к этому расположена. — Мы просто обменивались мнениями. И только.
— Но ведь вы не верите, что Юшкова убийца?
— Не верю.
— Почему?
— Не знаю, — Касатонова опять сделала в воздухе движение ладошкой. — Мне почему-то так кажется.
— Знаете, Екатерина Сергеевна... Вы меня уже приучили к тому, что зря вам ничего не кажется. Если уж что-то показалось, то самое время призадуматься и усомниться.
— Очень хорошее качество, — одобрила Касатонова.
— Какое?
— Способность время от времени призадуматься и усомниться.
— Пистолет, — суховато сказал Убахтин. Последние слова Касатоновой ему не понравились, он уловил чуть заметную снисходительность, а этого он не терпел точно также, как и сама Касатонова.
— Пошли, — она поднялась, набросила на плечо длинный ремень своей сумочки и, не оглядываясь, направилась к двери, в полной уверенности, что Убахтин следует за ней. Но когда уже вышла в коридор и оглянулась, то увидела, что следователь не сдвинулся с места. И тогда она обожгла его своим чрезвычайно изумленным взглядом.
— Вы не шутите? — спросил Убахтин.
— Есть вещи, которыми не шутят, — веско ответила Касатонова.
— Ну, что ж, — Убахтин быстро собрал со стола бумаги, не разбирая сунул их в сейф, захлопнул его, повернул ручку, бросил связку ключей в карман и, выйдя в коридор, запер дверь. Во всех его движениях было недовольство. Если уж вы вздумали надо мной шутки шутить, что ж, не буду мешать, дорогая Екатерина Сергеевна! — говорило каждое его движение, жест. — Куда идем? — спросил следователь, глядя в сторону.
— Идем? А разве мы не поедем на автомобиле?
— Хорошо, — кивнул Убахтин. — Мы поедем, как вы изволили выразиться, на автомобиле.
— Я бы не отказалась и от кабриолета.
— От чего?!
— А я сяду, в кабриолет... И уеду куда-нибудь... Ты вернешься, меня уж нет... А я сяду в кабриолет, — пропела Касатонова едва намечая мелодию.
— Нет, вы все-таки не наш человек, — сказал Убахтин, спускаясь по лестнице.
— Почему?
— Какая-то в вас присутствует... Легковесность.
— И в чем она выражается?
— Вы же сами сказали, что есть вещи, которыми не шутят.
— Но и это тоже была шутка. Потому что, Юрий Михайлович, если тема не допускает шуток, значит это несерьезная тема.
— Да-а-а? — протянул Убахтин. — Интересное заявление.
— Это не заявление. Это тоже шутка. Достаточно легковесная, да? — чем больше удалялась Касатонова от убахтинского кабинета, чем дольше продолжался треп со следователем, а это был действительно треп и не более того, тем сильнее в ней крепла уверенность — она знает, где искать пистолет.
— Прошу, — Убахтин распахнул перед ней дверцу жигуленка, скоре всего, своего личного жигуленка, поскольку водителя не было.
— Мы едем вдвоем? — уточнила Касатонова.
— Вы хотели еще кого-то прихватить?
— А группа захвата?
— Кого вы собираетесь захватывать, Екатерина Сергеевна?
— Пистолет. А вы?
— Нам придется его искать, изымать, отнимать?
— Всего понемножку, как мне кажется.
— Вдвоем не справимся?
— Это зависит от того, как вы будете себя вести, — Касатонова уселась на переднее сидение и положила сумочку на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63