.. Но шампанское пьем вторую неделю, не просыхая, и не собираемся прекращать.
— Пригласили бы, — проворчал Хромов.
— Приходи, Федорович... Всегда будем рады.
— Так уж, небось, все выпили?
— А мы пополняем запасы.
— Тогда приду, — кивнул Хромов, словно приняв для себя какое-то важное решение.
— Кто убил Балмасова? — неожиданно спросил Убахтин.
— Нужен убийца? — усмехнулся Цокоцкий. — Я так вам скажу, Юрий Михайлович... Не знаю, кто его убил. За что — знаю, кто — не ведаю. Но скажу так — убить мог, кто угодно. Первый же, кто потерял самообладание, в ком еще осталось немного достоинства, немного гордости, чести... — А может быть, все эти высокие слова здесь не слишком уместны? — подала голос Касатонова. — Может, за убийством стоит обыкновенное нетерпение?
— Понятые тоже участвуют в расследовании? — спросил Цокоцкий, повернувшись к следователю.
Не следовало бы произносить ему эти слова, ох, не следовало. Касатонова вскинула голову, ноздри ее достаточно выразительного носа чуть дрогнули, напряглись. Она нервно достала сигаретку, подошла к Цокоцкому, совсем близко подошла, почти вплотную.
— Угостите огоньком, Леонид Валентинович! Коньячком вы меня уже баловали, за что благодарна до сих пор... А теперь бы огонька.
— Всегда, пожалуйста, — Цокоцкий щелкнул причудливой своей зажигалкой, Касатонова наклонилась, через сигаретку втянула в себя огонек, затянулась, а когда Цокоцкий щелкнул крышечкой, она бестрепетной своей рукой взяла у него зажигалку, и подойдя к следователю поставила ее на стол.
— Прикуривайте, Юрий Михайлович.
Ничего не понимающий Убахтин, послушно вынул из пачки сигарету, прикурил.
Цокоцкий поднялся, подошел к столу, взял зажигалку и вернулся на свое место, снова втиснувшись между бухгалтером и снабженцем.
— Вы хотели что-то сказать? — обратился Убахтин к Касатоновой, все еще пребывая в замешательстве от странности ее поведения.
— По-моему, все уже сказано, — Касатонова передернула плечами. — Пусть идут товарищи... На их плечах фабрика, процветающая между прочим, фабрика.
— Ну, что ж, — согласился Убахтин. — Только пусть протокол подпишут.
Цокоцкий, Рыбкин и Хромов подошли к столу и поочередно поставили свои подписи под протоколом, который все это время Убахтин вел старательно и подробно.
— Спасибо что пришли, до скорой встречи, — сказал Убахтин, беспомощно глядя на Касатонову.
— Неужели вам еще что-нибудь неясно? — обернулся Цокоцкий.
— Убийца нужен, позарез нужен убийца, Леонид Валентинович! Я над собою не властен.
— В таком случае... Желаю успехов.
— Всего доброго, — с непреходящей мрачностью сказал Рыбкин.
— Счастливо оставаться, — поклонился Хромов.
Все трое направились к двери, уже в коридор вышли Хромов и Рыбкин, уже прощально махал рукой Цокоцкий, улыбаясь приветливо и неуязвимо, как вдруг раздался негромкий, даже какой-то вкрадчивый голос Касатоновой.
— А вас, Леонид Валентинович, я попрошу остаться.
— Не понял? — обернулся Цокоцкий.
— Входите, Леонид Валентинович, входите, — радушно предложила Касатонова.
— Хочу вам кое-что показать.
— Нам тоже вернуться? — спросил Хромов.
— Думаю, не стоит надолго оставлять фабрику без руководства, — ответила Касатонова.
— Может быть, нам подождать Леонида Валентиновича?
— И этого не надо.
— Я что ... Надолго? — спросил Цокоцкий.
— Как знать.
— Юрий Михайлович! — воскликнул Цокоцкий гневно. — Что происходит?
— Честно говоря, я и сам жду пояснений от Екатерины Сергеевны.
— А вы уже здесь не работаете? — съязвил Цокоцкий.
— Пока не знаю... Но вы проходите, Леонид Валентинович, присаживайтесь.
— Извините, — Цокоцкий вдруг стал нестерпимо официальным и даже каким-то церемонным. — У меня, к сожалению, очень мало времени. Я должен ехать на работу. Как только понадоблюсь, звоните, всегда к вашим услугам. Всего доброго!
— Интере-е-есно? — протянула Касатонова с вульгаринкой в голосе и, наверно, эта вот ее интонация остановила Цокоцкого на пороге. Он оглянулся удивленно — да та ли это изысканная дама, которую он знал до сих пор?
— Садитесь, Леонид Валентинович, — обрел, наконец, властность Убахтин.
И Цокоцкому ничего не оставалось, как сесть на свой, еще не остывший стул. Он нервно достал сигарету, вздрагивающие пальцы не подчинялись ему и Касатонова даже вынуждена была взять зажигалку из его рук, сама щелкнула и поднесла огонек к пляшущей в губах Цокоцкого сигарете.
Потом, не выпуская зажигалку из рук, прошла к двери, повернула ключ и, вынув его, отнесла Убахтину.
— Спрячьте, — сказала она будничным голосом.
— Хорошо, — кивнул следователь, не совсем соображая, что происходит, но тем не менее послушно положил ключ в ящик стола.
— Зажигалку, пожалуйста, — Цокоцкий попросил вернуть ценную для него вещь.
— Чуть попозже, — сказала Касатонова невозмутимо. — Чуть попозже, Леонид Валентинович.
Дальнейшие действия Касатоновой происходили при полном молчании. Она раскрыла свою сумочку и вынула оттуда пачку фотографий. Еще не увидев ни одной из них, Цокоцкий закрыл глаза, обреченно закрыл, все сразу поняв и, кажется, смирившись.
Подойдя к следовательскому столу Касатонова разложила фотографии в ряд и на одну из них поставила зажигалку Цокоцкого.
— Леонид Валентинович, подойдите пожалуйста, к столу, — сказала она.
— Мне и отсюда все хорошо видно.
— Пусть так. Юрий Михайлович, — повернулась она к следователю. — Прошу обратить внимание... Вот снимок, сделанный в квартире Балмасова до того, как пришел ваш фотограф. Как видите, на столе стоит зажигалка. Вот эта зажигалка.
Прошу сравнить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63