Хрущика сняли. Брежнев вместо него.
Глава 2.
Летом 1963 года, кажется, 31 августа, бабушка послала меня в магазин за хлебом.
В то лето кто-то отдал мне роликовые коньки, и я их активно осваивала, только что спать в них не ложилась. Коньки были старые, потрепанные, то и дело мне приходилось их чинить, подвязывать веревочки вместо порванных ремешков, но, как ни странно, я все-таки научилась на них гонять, повергая взрослых в возмущение таким неприличным для девочки поведением, мальчишек — в зависть, смешанную с почтением (у меня, вообще, был высокий рейтинг среди пацанов — я имела ужа, которого вешала себе на шею, когда шла на море, и в воде уж неотрывно следовал за мной; читала фантастику и здорово умела ее пересказывать, при случае добавляя отсебятину, умела паять, на уроки труда ходила с мальчишками в столярку, где сама сделала табуретку, а тут еще и ролики!). Девчонки просто шипели по моему поводу — не хуже моего ужа.
Гремя копытами-роликами, я ввалилась в магазин и обнаружила, что хлеба нет, хотя, обычно, в это время бывал «привоз». Бабушке сообщение мое не понравилось, она, уже с легким раздражением, велела мне снять свои дурацкие ролики, которыми я всех скоро в могилу сведу, и сбегать на тридцатый. (В нашем городе кварталы и микрорайоны имели номера. Мы в описываемое время жили в четырнадцатом квартале.) Тридцатый квартал был по другую сторону улицы имени 26 бакинских комиссаров, а переходить улицу на роликах мне было запрещено. На тридцатом не только хлеба не было, но даже окно, из которого его продавали, было закрыто — и это в десять часов утра!
— Пойди на Нариманова, — не сдавалась бабушка.
В хлебном магазине на улице Нариманова хлеба не было.
Возвращаясь домой, я встретила ораву из нашего двора — оказалось, что все бегали в поисках хлеба. Они уже побывали в «Спутнике» и шли к родителям за получением новых указаний.
Надо сказать, что мы жили автономно от ребят-азербайджанцев. Еще с теми, кто учился в русских школах, контакт был, а ученики азербайджанских школ существовали в параллельном пространстве. Наш двор не был исключением. Но случай, видимо, был особенным: к нам подскочил мальчишка из параллельного мира и крикнул, что на базаре дают хлеб. Мы всей толпой бросились за вестником.
На базаре клубилась и кишела огромная толпа, словно весь город собрался здесь. «Давали» по килограмму черного хлеба в руки. Не помню уже, как мы пробивались к прилавку, но хлеб мы добыли.
Хлеб был ужасный. Испекли его из плохо просеянной муки, пропекся он тоже неважно — был липким и тяжелым. Но в тот день это был единственный хлеб, который удалось купить. Соседи, у кого не было детей, или дети были маленькими, и их нельзя было гонять по магазинам, в тот день остались без хлеба.
Начался учебный год, и началась новая жизнь.
После школы, сделав уроки, мы — опять же всей компанией — шли в хлебный на Нариманова, чтобы занять очередь. В этой очереди мы стояли до темноты, когда сменить нас приходили вернувшиеся с работы взрослые. Меня сменял дядя, в семье которого в то время жили мы с бабушкой и братом. Хлеб привозили, обычно, часа в три утра. Иногда почему-то вдруг его привозили раньше обычного, в час ночи, например, и это считалось удачей, потому что можно было хоть сколько-то поспать перед рабочим днем.
Что творилось в этих ночных очередях! Всегда находились умники, которые стоять не хотели, поднимался скандал, начиналась драка и даже поножовщина. Бабушка все время боялась, что дядька, с его характером, ввяжется в какую-нибудь историю, а потому тоже не спала до его прихода. Говорили, что какую-то женщину изнасиловали в этой очереди, что мужика пырнули ножом. Очень скоро очередь поделилась на две — «мужскую» и «женскую». (Интересно то, что с тех пор за любым дефицитом выстраивались сразу две очереди. Последний раз я была у родителей в девяносто втором и ходила «отоваривать» мясные талоны. Очередей было две.) Хлеб отпускали попеременно — по одному человеку из каждой очереди.
Все это хамство продолжалось всю зиму и следующее лето.
Учителя истории боялись заходить в классы, потому что любой урок превращался в допрос с пристрастием: «В газетах писали, что собран невиданный урожай — где он?» Отговорки типа «мы изучаем другую эпоху» не работали. Пытались приставать к учителям физики и химии за дополнительными разъяснениями закона сохранения материи. Куда делась материя, если ее немеряно прибыло, а мы торчим в дурацких очередях. Но те отмазались, намекнув, что законы вверенных им учебных предметов не подразумевают вмешательства политических сил. (Да-да, это было именно то, на что я намекала ранее — мы были иными, чем российские дети: вокруг нас были другие взрослые.)
Летом ничего не изменилось, кроме того, что мы с братом поехали — одни! — к маме. Точнее сказать — это я поехала одна и повезла маленького брата, как взрослая.
В Батуми хлеба не было тоже. Но грузины всегда были умнее азербайджанцев. Они просто ввели нормы продажи хлеба.
Хотя, если вдуматься, что в этом умного? Самое умное было бы уже взяться за ружья, уйти в горы, стать абреками и поубивать, к чертовой матери, всю эту кремлевскую шушеру! Но разве всех поубиваешь? В Кремль всегда стояла очередь — и материальная, чтобы зайти поглазеть на недееспособных чугунных царей, принявших вид: кто — пушки, кто — колокола — и метафизическая очередь разных хмырей, рвущихся угнездиться в теплых кремлевских палатах.
У мамы была школьная тетрадочка, в которой при покупке хлеба продавец ставил подпись и печать, а покупать хлеб можно было только в одном магазине, причем, не нужно думать, что люди имели право выбирать тот магазин, который был наиболее удобен для них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31