И если кто-то, не важно, какая у него должность, начинает учить тебя тому, в чем смыслит меньше тебя, ты просто посылаешь его.
Несколько дней назад мы с Муном у окна проверяли сопроводиловки, и в это время входит один из вице-президентов. Перед нами на полу куча деталей со свинцовой футеровкой. Вице-президент смотрит на них, затем на меня.
Я постарше Муна; одет также непритязательно. Наверное, он меня за главного принял.
– Хорошая куча, – говорит.
– А что такого? – спрашиваю.
– Немедленно убрать; для чего стеллажи существуют?
Я смотрю на Муна.
– Скажи ему, чтоб катился к чертовой матери, – бросает Мун спокойно.
Вице-президент так и подскочил, что-то залопотал – и опрометью вон. Через несколько минут звонит телефон, и Мун берет трубку.
– Да, я ему так сказал, – говорит. – Только без «чертовой матери». Эти детали плохо просверлены. Мы ждем посыльного, чтобы забрал их.
И все разговоры.
Я говорил о производстве пятидесяти самолетов. Правительство приняло их, но только несколько из них собрано полностью. У нас не хватает опор, инструментальных панелей, не говоря о целой дюжине всяких мелких деталей. Кое-что, я полагаю, есть на заводе; но большинства нет. Ежедневно поисковые партии из диспетчерской, отдела надзора и материального контроля отправляются во все концы. Нельзя быть уверенным, что получаемый нами заказ не сдан в лом или не передан другому заводу. Никто ни в чем не может быть уверен.
Кое-что из того, что здесь происходит, – чистая фантастика. Как-то в понедельник, когда я клеил сопроводиловки, я наткнулся на три для определенного типа обтекателя, не имевшие учетных отметок. Я поднял на ноги всех, пытаясь выяснить, кто оформлял их, и все как один отпирались. Я просмотрел секцию обтекателей деталь за деталью и не нашел ничего похожего на описание сопроводительного документа. Просмотрел свои гроссбухи; обтекателей под этими тремя номерами у меня не было. Я сверил все с начальником конечной сборочной линии; они о таком обтекателе не слыхали. Ни на один самолет они такой не ставили; я и сам это видел. Меня прошиб холодный пот. Судя по сопроводиловке, эти обтекатели использовались с самого начала. Пятьдесят штук прошли через мои руки и были отправлены на самолеты, но этого быть не могло, и я их в глаза не видывал. Я сказал, у меня они даже не были записаны. Иду к Муну. Тот изменился в лице и бросился к Болдуину. Болдуин рвет на себе волосы и принимается обзванивать металлопрокатный цех, отдел надзора, диспетчерскую, покрывочный и смазочный. Заведующие и главные инспектора прибегают к нему в кабинет, изучают сопроводиловки и божатся, что в жизни не видывали ничего подобного. Не буду мучить вас всякими подробностями. Загадку удалось разрешить в отделе светокопий. На сопроводиловках стояли номера заказа на стадии разработки, а не на завершающей стадии производства. Фактически они относились к одной детали, которую мы в своих книгах проводили под номером сборки. Один чересчур головастый (и новый) клерк, которому была отвратительна идея заполнять сопроводительный документ описанием сотен процессов, необходимых для сборки, ничтоже сумняшеся провел информацию по этапным номерам, которые снял с синьки.
Вот такая история. Не знаю, были у меня основания так перепугаться или нет, только я и сейчас на всякий случай скрещиваю пальцы. Чем черт не шутит. Береженого Бог бережет. Может, это покажется детской глупостью, но лично мне опыт подсказывает, что лучше перестраховаться и малость перетрудиться, чем сидеть сложа руки и ждать беды. А потом, это ведь имеет прямое отношение к моему дальнейшему пребыванию здесь. А остаться мне, как ни крути, надо. По крайней мере, пока не сбагрю свой рассказ, чтобы разобраться с папой, дать передышку Фрэнки и...
Что же насчет того, почему правительство принимает самолеты, которые не летают, то спросите кого-нибудь другого. Лично я понимаю так: либо у нас чертовски ловкий коммивояжер, либо какая-то высокая шишка в правительственных кругах из кожи вон лезет, чтоб устроить показуху.
Я получаю уже шестьдесят пять центов в час. Не так уж плохо для человека, который здесь сравнительно недавно, а Доллинг ясно дал понять, что компания этого делать не обязана. Это столько же, сколько получает Мэрфи, и на пять центов больше зарплаты Гросса. Я-то, естественно, считаю, что мне недоплачивают, но, пока мои гроссбухи в таком состоянии, как сегодня, мне не о чем и заикаться. Вина не моя, но лучше помалкивать. Если здесь кого и занижали, так это Мэрфи. Это его настоящее имя. Он полуирландец-полумексиканец. Когда он покалечил руки, занимаясь борьбой, то вложил оставшиеся деньги в учебу и два года прозанимался на механико-инженерном факультете. В не очень известной, не дорогой и не особенно престижной школе, о которой мало кто слышал. Закончив учебу, он не смог найти работу по специальности и несколько лет зарабатывал на жизнь посыльным, продавцом содовой – словом, делал что подвернется. С введением «нового курса» получил место картографа в одном из строительных проектов, а с началом оборонной программы обратился сюда и был принят. Не думаю, что он был выдающимся чертежником, но уж во всяком случае не хуже десятков других, так что в данной ситуации он, несомненно, должен был стать незаменимым человеком. Но он как-то не прижился, да еще выглядел как мексиканец, – словом, он здесь, у нас.
* * *
...В час голова моя начинает плыть. Наливаю остаток кофе и глотаю. В четверть второго голова проясняется, и я смотрю на бумагу в машинке. Там на две строчки больше, чем должно быть. Когда я смотрел последний раз, я видел там три строки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67