От кого-то я слышал, что характер отца с самого детства затачивали для единственной цели — передачи огромной власти в надежные руки. Сам он считал себя «прирожденным игроком», и ничем, кроме этого. Бандитскую братву держал в черном теле, а собственного сына в постоянном страхе. Сколько раз он меня колотил — сосчитать невозможно. Никаких «сыновних чувств» к такому родителю у меня, понятно, и быть не могло. Однажды он ударил меня лишь за то, что я выбросил карандаш — достаточно длинный, чтобы им еще можно было писать. «Знай цену вещам», — только и сказал он.
Возможно, тогда-то в моей голове и зародился неосознанный план: послать папашу с его «воспитанием» ко всем чертям. Уже в первом классе школы меня отдали в секцию кэндо, которую вел папашин знакомый. Это было единственное увлечение, привитое мне отцом. Которое, впрочем, уже очень скоро переросло в нечто большее. Я стал мотаться на тренировки как по утрам, так и после уроков, не страшась никаких перегрузок. Довольно скоро наставник подошел ко мне прямо в зале. «Молодец! И реакция, и мышцы что надо», — сказал он, похлопав меня по плечу, и это вдохновило меня еще больше. Шутка ли — впервые в жизни меня за что-то хвалили! «Только смотри носа не задирай», — добавил наставник.
С одной стороны, он был прав: причин задрать нос у меня хватало. Уже в пятом классе я занимался в группе для старшеклассников. А в схватках со вторым даном — парнем, который участвовал во Всеяпонском чемпионате среди юниоров, — я выигрывал два поединка из пяти. Но как бы упорно я ни тренировался, наставник не вызывал меня на аттестацию. «Даны присваивают с седьмого класса!» — только и повторял он. Я знал, что таковы правила, и честно ждал до седьмого. Но и в седьмом классе ничего не изменилось: я по-прежнему не получал никаких данов и тренировался вхолостую. Пока не догадался, что такова была воля моего отца.
И тогда я перешел в муниципальный клуб кэндо. Не знаю, практикуется ли это и сегодня, но в те времена раз в неделю, в вечернее время, зал открывали для всех желающих. И разрешали схватки со взрослыми. А наставник этого клуба, в числе прочего, тренировал полицейских. Я на всю жизнь запомнил, с каким сожалением он однажды вздохнул: «Эх! Не будь твоим отцом Хидэюки Хориэ — из тебя мог бы выйти очень крутой полицейский…»
Отцова «братва» — молодые гангстеры, постоянно торчавшие в доме, — звали меня «малой». И хотя папаша грозился, что скоро мне придется выполнять те же домашние поручения, что и им, — я был еще слишком мал, и бандюги обращались со мной как с ребёнком. Одного из них, помню, звали Дайго Сакадзаки. Каждый раз, когда я убегал из дома на тренировки, закинув за спину сумку с доспехами и деревянный меч, он провожал меня глазами и загадочно улыбался.
Однажды, классе в восьмом, я не выдержал.
— Что-то не так? — спросил я его.
— Пора бы уже и на мне свою деревяшку опробовать, — все так же улыбаясь, ответил он. — Да, наверно, отец не позволит…
Я удивился. Вот уж не думал, что этот Сакадзаки соображает в кэндо! В тот же вечер, улучив минутку, я попытался уговорить отца. Против обыкновения папаша расхохотался.
— Ну что ж! — проревел он. — Наверно, тебе и правда пора… Давай поточи об него коготки!
Наш поединок состоялся наутро во дворе дома. Ну-ка, посмотрим, на что ты способен, усмехался я в душе. Сейчас ты у меня получишь… Не самые скромные мысли, что говорить.
Не успели мы выставить перед собою мечи, как меня парализовало. Я ощутил, что сражаюсь с каменной стеной. В первые же десять секунд он коснулся моих лица и плеча — сразу две чистые победы. Сказать, что противник оказался мне не по зубам, — значит не сказать ничего. До этих пор я даже не представлял, что на свете бывают мастера такого уровня. Ни в маске, ни в другой амуниции этот человек не нуждался. И сейчас нацепил доспехи исключительно из уважения ко мне.
Мы опустили оружие. И только тут до меня дошло, что вообще происходит. Я согнулся в поклоне.
— Хочу тренироваться с тобой каждый день! — попросил я.
— Если разрешит твой отец, — засмеялся он. Мы начали тренировки со следующего утра. И за два года не отменили ни разу. Если шел дождь, нам разрешали заниматься в гостиной. Я даже не стал записываться в школьную секцию кэндо: уроков Сакадзаки было более чем достаточно.
Гром грянул холодным февральским утром, когда я уже перешел в десятый класс.
Я закончил тренировку с Сакадзаки и, перед тем как отправиться в школу, занимался уборкой в доме. Как и предупреждал отец, теперь у меня были обязанности наравне с остальными. Я вычистил туалет, надраил пол в коридорах и отправился в отцову комнату заправить печь керосином. Пока я возился с канистрой, отец сидел за столом и курил, уткнувшись в газету. Стояло обычное тихое утро.
Внезапно на сёдзи, ведущие в сад, надвинулась черная тень. Одна из дверей отлетела в сторону, и в комнату ворвался мужчина. Отец поднялся из-за стола. Раздался оглушительный треск.
О том, что это выстрел, я догадался, лишь увидав пистолет. Стиснув оружие в руках, мужчина стрелял в упор с полутора метров. Два выстрела прогремели один за другим. Отец пошатнулся и пошел на противника. Тот явно не ожидал подобной реакции и застыл на месте, даже не пытаясь увернуться. Отец поднял руки и стиснул мужчину в объятиях. Тот в ужасе выпучил глаза. И тогда между их телами прозвучал третий выстрел.
Вся сцена заняла не больше минуты. Я замер у печки, не в силах пошевелиться.
Голова отца повернулась ко мне. Не разжимая объятий, он произнес своим обычным голосом:
— Масаюки! Бросай канистру. Вон ту, с керосином, живо!
Я не сразу понял, о чем он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94