Словом, он очень нам обрадовался.
— А куда это вы так поспешаете с пёсиком? — спросил он.
Витя рассказал ему, что мы ищем Фому и его следы привели нас в шалаш.
— Жалко, понятное дело… Хороший кот. Знаменитый, можно сказать.
Витя удивился:
— Фома?
— Он… Ты-то его уже в старости увидел. А года три назад Аграфена, не имей она совести, деньги могла бы на нём зарабатывать.
— Учёный был? — ещё больше удивился Витя и я тоже.
— Как тебе сказать… Не столько учёный — талант имел от природы. Мышей ловил — красота поглядеть. Утром встанешь, а он их уже кучкой сложил, сидит, умывается, ждёт: принимайте, мол, работу… Ловок был, умён, словом — охотник. Соседки к вашей тёте Груше то и дело бегали: дай ради Бога Фому хоть на три денька — мыши заели. Так что он у нас тут чуть ли не в каждом доме на гастролях побывал… Не хуже тенора… Вот какие дела, сынок… Надо Фому сыскать.
— Найдём! — вскочил Витя. — Ты понял, Пиратыч?
Не только понял — опять расстроился: бежали мы по чужим следам.
Поиски
11 августа. Продолжаем поиски Фомы. Ватутька посоветовала пойти в самый красивый дом посёлка. Он обнесён высоким забором. Калитка всегда заперта. Что там внутри, ни одна собака не знает. На лето туда из города приезжают родственники — двое мальчишек, которые ни с кем здесь не водятся. Дачников хозяева не берут. Судя по следам, запахам и звукам, за высоким забором, кроме людей, есть корова, свинья, коза и ещё какой-то никому не известный зверь.
Конечно, я сразу заинтересовался этим загадочным домом.
— Держи ухо востро, — предупредила Ватутька, — я чую там недоброе. Ни собак, ни кошек там не держат.
Я повёл Витю прямо к этому дому, остановился около калитки и грозно зарычал.
— Ты что, Пиратыч? — спросил Витя. — Вот оно что! — прошептал Витя. — Значит, он здесь?!
Мой догадливый хозяин сейчас же дёрнул за проволочную ручку, висевшую над калиткой.
Задребезжал звонок. Послышались тяжёлые шаги. Что-то щёлкнуло, и в калитке образовалось маленькое окошко. Из него на нас с Витей поглядели два холодных зеленоватых глаза. Сиплый голос спросил:
— Тебе чего надо, лоботряс?
— Я не лоботряс! — вспыхнул Витя. — Мы ищем кота. Тётя Груша очень горюет.
Глаза в окошечке прищурились:
— Тьфу! Делать им нечего! Убирайтесь!
Окошко захлопнулось.
Мы с Витей остались как два дурака. Мой хозяин был весь красный, ноздри у него раздувались.
— Пиратыч, простить это невозможно, — прошептал он дрожащим голосом.
О, мой Витя! Я не успел опомниться, как у него уже созрел план. Он вынул из кармана кусок мела, нарисовал на калитке страшную рожу и написал: «Здесь живёт злой человек!» Ну и, ясное дело, мы тут же во весь дух умчались прочь.
Вечером тётя Груша рассказывала, над чем весь посёлок смеётся. Кто-то разрисовал Буровым калитку: точь-в-точь хозяин — морда злющая. И поделом им, шкурникам.
Конечно, я не утерпел, побежал, нахвастал про все это Ватутьке. Она не выразила никакого восторга.
Как бы не так! Очень я испугался! Я ещё проберусь в этот дом! Я ещё покажу себя! Я отыщу Фому! Факт!
— Вы нажили себе врагов, Пират. Я местная, все здесь знаю. Не бегай на улицу один!
Я в плену у врагов
(Мемуары, или воспоминания, написанные по памяти. Дневник вести не мог)
Избитый, грязный, сижу на куче хлама в тёмном сарае. Уже второй день. Вспомнил, как тёзка Пират лечился от голода, и лёг на свой бедный опустевший живот. Стало немного легче.
Но глаза лучше не закрывать. Как закрою — сразу представляется моя большая миска, полная овсяной каши. Ещё фыркал, неблагодарный, что тётя Груша кладёт мне мало масла! Сейчас съел бы даже манную кашу, сваренную на одной воде.
Вода… Она тоже у меня перед глазами. Наша чистая, холодная речка. Забежать бы в неё по самое брюхо и лакать, лакать воду, пока не надуешься, как резиновый крокодил. Но и воды мне не дают.
Почему так мучают? Я никого не укусил. Я только рычал и вырывался. Но ведь это делает каждый пёс, если на него вдруг нападут. А эти мальчишки напали на меня первые. Я просто стоял возле их забора на задних лапах и старался увидеть в щёлку, нет ли у них во дворе Фомы. В этот момент они и накинули на меня верёвку. Петля сдавила мне горло, я упал, и они потащили меня, поволокли по земле. Я ударялся о камни, мне было больно, глаза засыпало землёй. А потом вдруг сделалось темно, тихо, и я уж и не помню, как попал в этот сарай.
Слышу шаги… Надо прятаться… Я боюсь. Ватутька была права — в этом доме живут плохие люди.
В тот же день. Мне всё-таки дали воду. Я сразу её вылакал. Порезал морду об острые края банки, вылизывая стенки, — на них прилипло немножко какой-то вонючей рыбы.
— Смотри-ка! А он уже не такой гордый! — захохотал старший мальчишка, тот, который накинул мне на шею верёвку.
— На, лови, эй! Мясо! — крикнул младший и бросил мне кость.
Ох как я ловко за ней подпрыгнул и поймал на лету! Но это была… палка. Мальчишки опять захохотали, а старший сказал:
— Даже самый бешеный мустанг становится шёлковым, если подержать его голодным. Ты слышишь, бородатый урод? Придётся тебе посидеть ещё денёк натощак.
Они ушли. Потом опять пришли. Поставили мне банку с водой и заперли дверь на засов.
Повсюду валялись тряпки, солома, пыльные мешки и разный мусор. Я обнюхал все углы и обнаружил замусоленную тетрадь, исписанную уже кем-то. Но не было карандаша и сильно распухла лапа. Тетрадь зарыл под мусор — пригодится, а пока все хорошо запоминаю: если не погибну, опишу потом в мемуарах.
Рядом за стеной кто-то дышит, иногда бегает взад-вперёд на мягких лапах. Запах оттуда идёт странный, совершенно незнакомый.
Кто там? Друг или враг? Здешний или, как и я, пленник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79