— ругнулся отец и вернулся обратно в комнату. — Спрятался, значит! Ничего, отыщем!— И на сколько кинули? — осторожно поинтересовался Серега.— На пятьдесят пять тысяч баксов, — проговорил Илья, ещё сам не осознавая, насколько велика для него эта сумма. Сумма, в которую он оценил свою недвижимость. И которую теперь могут у него легко отобрать.— Каких ещё баксов? — уточнил отец.— Долларов, — изумленно прошептал Серега.Терентич прошелся по комнате, ещё раз бросил взгляд на свой портрет, словно уже приценялся, за сколько его можно продать, чтобы вернуть хоть малую толику, но понял, что за портрет одноглазого бомжа не получишь ни шиша.— Говорил тебе, не связывайся! — высказался он. — Я его сразу раскусил! Такая наглая рожа! И что, ты не знаешь, где он обитает?— Нет, — покачал головой Илья и вдруг вспомнил о Наташе. Вот она, пожалуй, должна знать, в каких краях обитает её институтский друг. Даже если он и поменял место жительства с тех времен, она может знать его прежний адрес, где возможно, ещё живут его родители. — Хотя попробую узнать.У него ещё оставался последний кусочек нити, за который можно было ухватиться, чтобы изловить этого неуловимого Федю Петелина. Слабый, ненадежный, но, тем не менее, единственный. Уж кто-кто, а Наташка должна ему помочь.— Ты в милицию обратился? — спросил Серега осторожно, словно для проверки.— Ага, — безнадежно махнул рукой Илья. — Там мне ничего хорошего не сказали. И не скажут. Это им все до фени.— Чего? — рявкнул Терентич. — Да я их там всех на уши поставлю! Не отчаивайся, сынок! У меня прокурор знакомый. Он такого шухеру наведет, вся городская мусорня будет этих бандюков ловить.И он хлопнул Илью по плечу своей широченной ладонью.
Олег Панкратов, убив на это полдня, сопоставил списки клиентов «Сигма-банка», любезно предоставленные банкиром Разумовским, и обнаружил один интересный факт — почти все убиенные бизнесмены, а их было двенадцать человек за восемь лет существования банка, брали кредит. Правда, с различным временным промежутком между взятием кредита и похоронами. Одни отправлялись на кладбище через несколько месяцев после получения кредита, другие через год, а некоторые умудрялись протянуть несколько лет. Факты были налицо, но сделать на их основе далеко идущие выводы не представлялось возможным. Никакой системы здесь явно не выстраивалось, и связать каким-либо образом получение кредита с гибелью бизнесмена, который его брал, было довольно трудно. За время, прошедшее после взятия кредита до гибели, бизнесмен мог десять раз прокрутить полученные деньги или растранжирить их в пух и прах.В списке же взявших кредит оказалось сотни четыре физических лиц, а значит, практически все клиенты банка рано или поздно брали кредиты. Многие из них прекрасно здравствовали и поныне, раскрутившись с помощью этого самого кредита, а были и такие, которые умудрялись брать кредит чуть ли не каждый год, несмотря ни на какой смертельный риск. Следовательно, предоставление кредита — ещё не повод для прощания с жизнью.Разумовский был в какой-то степени прав — отследить судьбу кредитных денег практически невозможно, скорее всего, их сразу пускали в оборот или переводили на личные счета в другие банки, и очень сомнительно, чтобы какого-нибудь бизнесмена отстреливали из-за кредита, который он получил полгода назад. Итак, рвалась последняя нить, тянущаяся к мошенникам — в банке терялись все их следы. О чем Панкратов и доложил Самохину на коротком совещании в его кабинете.— Ну, так что, дело об убийстве Кизлякова окончательно повисло? — грустно уточнил полковник. — Ни одного подозреваемого, ни одного следа.— К сожалению, ни одного, — кивнул Панкратов.— И по банку все чисто?— Чисто. Зацепиться не за что. Мои ребята ничего не нашли. Все деньги переведены на счет «Лика-строй» в «Дельта-банке». Ни такой фирмы больше в природе не существует, ни самого банка. Куда переведены деньги, непонятно.— Вот как! Печально… — вздохнул Самохин, поднялся из-за стола, походил по кабинету, выглянул в окно.Погода явно испортилась. Небо заволокло противными серыми тучами, готовясь к дождю. Ни просвета, ни проблеска. Словом, оно было такое же грязное и темное, как и это дело. Но что-то должно промелькнуть в нем. Хоть один единственный лучик, который что-то высветит. И во время жуткой грозы сверкает молния, освещая на секунду грешную землю. Не может такого быть, чтобы все было чисто. Всегда есть какая-то закорючка, которая торчит на абсолютно ровной и гладкой поверхности. Ну, хотя бы вот эта…— Тебе сколько лет, Олег?— Тридцать четыре, — ответил капитан, не понимая еще, куда клонит полковник.— А мне пятьдесят восемь, — вздохнул полковник. — И я повидал всякого народа раза в два побольше тебя. Можешь мне поверить.— Ну, верю. И что из этого?— А то, что я человека сразу вижу, чувствую и понимаю. И я тебе скажу как на духу. Этот банкир Разумовский — темная лошадка. Что-то в нем есть непонятное. Как-то он ведет себя не так. Неестественно как-то. Не искренне. Интуичу я, что он тот ещё жук. А интуиции своей я ещё доверяю. Редко когда она меня подводила. Я ведь сразу просек, что Ларионов темнит. Так и оказалось.Панкратов внимательно слушал его, пытаясь уловить мысль шефа. Он тоже почувствовал что-то подозрительное в поведении банкира, но ещё не осознавал, что именно. Уточнил:— А что конкретно вам не понравилось, Аркадий Михалыч? Фраза, жест, интонация голоса? Что?— Конкретно? — Самохин немного задумался, но ненадолго. Отошел от окна, сел на свое место за столом, поправил стопку бумаг. — Могу сказать и конкретно. Помнишь, Олег, он сказал такую фразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139