А на утренней зорьке зачерпну криничной воды со вчерашним хлебом и несу домой – скотине…Анна слушает не очень внимательно: видно, свои мысли одолевают.– А молока корова стала боле давать? – спрашивает она, лишь бы разговор не иссяк.Марье б сказать правду: «Не боле!» – да жаль у дитя сказку отнимать:– Реки!Она тревожно посматривает на девочку:– Ты бы, Аннуся, сбегала на Торг. На рушники поглядела.Анна оживляется:– И впрямь погляжу. За Милицей и Федоской зайду…– Пойди, пойди… Только уговор: к полудни будь, а то я забеспокоюсь.
Торг шумный, великий, чего тут только нет: оси и луковицы, деготь и косы с клеймом-подковой, тарань и размалеванные горшки, сапоги и буряки.Вот всклокоченный мужичишка вскочил на мажу, насадил баранью шапку на палку и, вертя ею над головой, закричал, надрывая кадык:– Эй, миряне, сходьтесь, сходьтесь ради послухи! Воловоды, шильники, мыльники, селяне, городяне, торговцы, покупцы, проезжие, прохожие – сходьтесь, сходьтесь! Я шось скажу!Оказывается, всего-то и дела – продает на мясо старого, беззубого вола, лет пятнадцати от роду. Тот стоит понуро, с рога его свисает веревка, хотя никуда не собирается бежать.– Гречаники, кому гречаники! – надрывается баба в желтой обувке.Гундосят бродячие нищуны у бандуры: одна струна гудит, другая приговаривает. Голит обросших брадобрей. Жарят торговки рыбу на сковородах. Снидают под возами семьи. Низкорослый отрок прилип к высокому:– Чо дражнишь?Длинноусый нескладный киянин, пошатываясь, объясняет:– Я его еще не вдарил, а он кричит, что уже опух.Мальчонка с оттопыренными щеками дует что есть сил в глиняную свистульку, похожую на барашка.Но все это – даже качели! – мимо, мимо. Анна с подружками, ныряя под локти, пробирается в кут, где выставлены вышитые рушники. Здесь полным-полно модниц. На них сапожки алого сафьяна, белоснежные сорочки с красной лентой, продетой в ворот, платки так завязаны на голове узлом, что спереди часть волос открыта, а заплетенные косы свободно свисают на плечи.Анна тоже отпускает косы… Вчера угорела немного, пришлось голову квасом помыть – помогло.Ой, да какие ж под навесом рушники! И почти на каждом круг – солнце!Есть простенькие – рукотеры. Их в свадьбу на колени гостям кладут. А вот рушник-накрючник длиной в семь шагов – им богатые украшают стены хат и двери к свадьбе. Рядом – совсем крохотный рушник, такой набрасывают на спинку праздничных саней. Без рушников никуда! Их дарят гостям, сваты повязывают рушники через плечо, ими обертывают каравай, перевивают дугу.Рушниками убирают святой угол, связывают жениха и невесту, накрывают стол; их вывешивают над окном, а то и на угол хаты – подают знак прохожим: мол, в доме покойник. А когда душа его прилетит – умоется росой, утрется заготовленным рушником, тем самым, на котором гроб несли и в могилу опускали. Когда же молодица помирает, крест тоже рушником перевязывают, а потом отдают тот рушник церкви.«Разве можно девку замуж выдать, коли нет у нее, самое малое, сотни рушников? Это голь беспросветная замуж идет – рушников в обрез», – сказала как-то купецкая дочь Аграфена своей подруге, а Анна слышала тот разговор.Вот сейчас Аграфена (брови насурмила, щеки красным корнем нарумянила) вцепилась в рушник с узорным тканьем, с маками, бахромой и продернутой лентой – не оторвешь. А ее подруга держит убрус Убрус – полотенце, им повязывают голову.

с вышитыми концами – не наглядится.Анна впилась глазами в хоровод рушников, стараясь запомнить, какие как расшиты, какие с мережкою.Она и сама уже пробовала вышивать: возвратятся отец с Ивашкой – а им подарок. Когда приедут, непременно испечет пироги с гречневой кашей, положит их на расшитые рушники – милости прошу к столу!Кто-то положил руку на Аннино плечо, она обернулась:– Фрося!Та была бледной, встревоженной. Одета, как всегда, чисто, приглядно: длинная сорочка из белого холста с кумачовыми наплечниками и «со станом», вышитым шнурками. Рукава собраны в кисти широкой цветной лентой. У подола панёвы Панева – подобие юбки.

– узорная кайма. Вот как надо даже бедной девушке за собой следить.– Добридень, Аннусь, – печально сказала Фрося. – Ты как верба: ее поливают, а она растет. Вестей от отца нет ли? – посмотрела, выпытывая.– Нет…– На сердце – камень, – грустно пожаловалась Фрося. – Чую, беда там…Анна не нашла что ответить. В ее сердце опять прокралась тревога.Фрося улыбнулась ободряюще, словно сама себя успокаивала:– А может, все и ладно?И Анне стало еще тревожней.Подбежали девчонки, потащили Анну:– Айда купаться!Припустил слепой дождь – словно из солнечного сита. А девчонкам только того и надо – они заплясали по лужам, запели: Щедрик-ведрик, дай вареник! Другие, перебивая, зачастили скороговоркой: Дождику, дождику,Сварю тебе борщику,В новеньком горшкеПоставлю на дубке. Взрослые дивчины еще не принимали Анну и ее подруг петь веснянки, так они хоть здесь отпляшут свое, отпоют. И Анна пуще всех топчет лужи. Неспроста мать когда-то ей говорила: «Скачешь, как дурна коза».Дождь прошел, и над Киевом выгнулась покатым мостом семицветная радуга, одним концом ушла в Днепр, словно вытягивая из него прохладу. На ветвях деревьев повисли хрустальные дождевые бусинки. Небо покрылось редкими белыми облачками: верно, там пекли хлебы.Анна незаметно сорвала полынь еще в каплях дождя, зажала в кулаке. Когда будет плавать, может, русалка выскочит, чтоб защекотать до смерти, спросит: «Что ты варила?» А Анна ответит: «Щи да полынь!» Покажет полынь и крикнет: «А сама ты изгинь!»Нет, и купаться идти не хочется. Что там с отцом и братиком?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26