Может, подкралось половецкое лихо? Так бы и полетела к ним на крыльях.Анна медленно пошла к дому. На пригорке постояла под густым, развесистым ясенем, погладила его темно-серую кору. Под этим деревом, похожим на тучу, она не однажды сидела с братом, выпытывая, правда ли, что змея не выносит запаха ясеня, цепенеет от него.Где-то сейчас братик и отец? Где? У СОЛЯНЫХ ОЗЕР Соляные озера разбросаны по берегу Гнилого моря. Сиваш.

Круглое, Червонное, Долгое – всего пятьдесят шесть озер…Они кажутся мертвыми, тусклыми льдинами у берега и даже далеко от него. Когда в конце мая солнце пригревает сильней, морская вода из озер испаряется, и они покрываются соляной коркой – близ берега потоньше, ярко-розовой, а дальше – толще и бледнее.Ивашка не сразу понял, что это и есть долгожданная соль, – так ее здесь было много.Какие-то люди в задубевшей одежде, с дощечками, подвязанными к подошвам, Соляной раствор – тузлук – разъедал кожу до ран.

и в грубых рукавицах набирали лопатами ил с солью в тачки и по сходням везли на берег, складывали там в длинные соляные скирды – каганы В кагане было до десяти пудов соли.

длиной шагов в тридцать, шириной в шесть и локтей в пять высотой.«Будто стены Киева», – подумал Ивашка, глядя, как скирду обжигали хворостом и соломой, чтобы ее не попортил, не размыл дождь.От другой скирды, рядом, двое добытчиков топором отбивали куски слежавшейся, обожженной соли.Но Евсей знал, что эта самосадочная соль «не солкая», а дорогая и надо проехать подальше, к Соляным ключам. Там пришлые артели рыли колодцы, черпали из них рассол и, вылив его в котлы или железные сковороды, добывали белую горьковатую соль, продавали ее лукошками, кадями, пузами. Трехпудовый мешок из рогожи.

К полудню киевская валка достигла этих варниц на реке, возле устья.Вместе с отцом Ивашка подошел к колодцу, где работал водолив. Рядом с ним лежали копье и топор. Видно, и здесь лихо гуляло неподалеку.Бадья, на таком же, как и у них, в Киеве, журавле, поднимала рассол наверх, откуда его выливали в деревянный желоб, идущий в варницу. Варница была сделана из сосновых бревен – рядов двадцать пять вверх.Бовкун с сыном зашли в нее. В центре варницы сооружена печь – глубокая яма, выложенная камнем. От едкого дыма, соляных паров нечем дышать. Не иначе, в аду все точь-в-точь так.Над ямой в подвешенном железном ящике кипятился соляной раствор.Какой-то кривоногий человек – позже Ивашка узнал, что его зовут варничным поваром, – то и дело подкладывал под ящик дрова, другой – худой, в обносках – шуровал шестом, пробуя, начинает ли густеть соль. Рядом, на помосте, сушилась уже вываренная соль.Евсей подошел ближе к солевару, сиял шапку:– Добридень. Принимайте киевскую валку.– О-о, земляки! У нас есть из-под Ирпеня, – вытащив мешалку, радостно откликнулся варничный повар, заросший до глаз седой щетиной. – Артель сбивать?– Нет, мы гости-купцы, – усмехнулся Бовкун. – А сколько вас в артели?– Считай, у каждой варницы восемь работных: подварок, четыре водослива рассол таскают да еще дрововозы. А у нас три варницы.– Что за люд?– Все больше бездворные, беспашные, кабальники, бобыли… Пришлый люд… Каждый хочет бадьей счастье выловить.– Его выловишь! Ты ватаман, что ль?– Да вроде б меня люди так назвали. – Прищурил смеющиеся глаза. – Был бы лес, а леший найдется…– Тогда давай, ватаман, рядиться. Кожи у нас есть, крупы, мед. А еще прихватили – может, понадобятся – холстины, чеботы…Варничный повар снял рукавицы, провел рукой по волосам на голове, словно выжал пот из них.– Ну-кась пойдем в тенек, пообсудим, – предложил он.
Они долго рядились – Евсей советовался со своими, атаман солеваров – со своими, наконец договорились, а под вечер все собрались на луговине, под горкой, вместе готовили кашу, хлебали ее из одного котла.Уже в сумерках рябой, с красной кожей лица солевар – атаман назвал его Микифором – сказал угрюмо Евсею:– Что у нас под Ирпенем, что у вас в Киеве – нашему брату горькая жисть… Душат бояре, воеводы, дыхнуть не дают.Вместо Евсея задумчиво ответил атаман добытчиков соли:– Как им не душить, коли не научились мы стоять друг за друга…– Это верно, – подтвердил пожилой солевар с детски простодушными синими глазами, – всяк Демид стороной норовит… Недавень у нас под Новгородом сотский – злая собака – вдарил мово соседа Антипа Ломаку за то, что тот к сроку долг не возвратил… Шесть зубов выбил… А я только кулаки сжал… да вот сюда подался…– Хлеба нема, дети мрут! – гневно выкрикнул рябой. – Всюду, по всей Руси.Загалдели разом несколько голосов:– Сами мед пьют, а нам шиш дают…– Чтоб над ними солнце не всходило!..– Босы, наги, да зато лычком подпоясаны!– А здесь еще дань кагану плати, чтобы не трогал.– Хуже некуда…Этот разговор еще больше растравил Евсею душу. Он долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок. Где же тот Солнцеград? Видно, людям с мозолями на руках по всей Руси худо. И как тот подлый порядок сменить – неведомо. ВОЗВРАЩЕНИЕ Уже проехал на своих пегих волах сентябрь, уже вступал на побуревшую степь грязник, Октябрь.

сбивая в кучи стрепетов и дроф, когда валка Евсеева двинулась по сырому пути обратно.Все чаще дул колкий ветер-бурей, вовсе озверели белые кусачие мухи.Над головой, трубно курлыкая, пролетели на юг журавлиные косяки, быстрым облаком исчезли стаи ласточек, протянулись дуги гусей. Вслед им прорезали блеклое небо степные луни, черные и красные коршуны, лебеди. Только домоседы-жаворонки никуда не спешили.Потом, расквашивая дорогу, полили сплошные дожди.Просмоленная одежда спасала людей от сырости, а вот волов дожди мучили:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26