посреди широкого карниза два ангела в белых хитонах осеняли трапезу. А вдоль лестницы башни – иная роспись: волк, бросающийся на всадника, охота на вепря, на дикого коня, белка-веверица на дереве, а внизу, возле охотников, беснующаяся собака.С детства знакомые и милые сердцу картины. Скоро взойдет он на ступени Софийского собора……Вавакали перепела на пустошах, тревожно кричали удоды за Оболонью, повела свой счет зозуля у Перевесища. Соловей прочищал голос в белых садах возле Лядских ворот: он еще не пел, только цвиринькал, как обыкновенная птаха.Начала свою игру, зарезвилась ранняя киевская весна! Весело клекотал, пробираясь по оврагу, Глубочицкий ручей; исходила теплым духом, как подовый пирог, дорога на Вышгород; сквозь прошлогодний лист на Вздыхальницкой горе пробивалась зеленая трава. Солнце было чистым, молодым, будто выкупалось в дождях и молниях.Днепр подступал к избам и, оставляя кое-где зеленые островки, торопился дальше. У берега вода его белеса, спокойна, словно стоячее море, а вдали растекался Днепр темными волнами.На весенних площадях Горы глашатаи кричали:– Отец киян, великий Мономах – наследник Византии!За городом Мономаха встретил митрополит – грек Никифор – с епископами. На митрополите – златотканая одежда. Певчие выводят высокие ноты, усердно кадит знаменитый дьякон Афиноген:– Ныне и присно, и во веки веков – аминь!У дьякона голосище силы невиданной. Укреплял он его тем, что пел по утрам, лежа на спине с камнем на груди.Крестный ход двинулся к площади у Софийского собора.Здесь уже собрался народ; те, кто недавно громил боярские хоромы, притаились в толпе, присматриваясь: чего ждать от новоявленного князя?Именитые поднесли Мономаху на расшитых рушниках каравай хлеба и доверху наполненную солонку.Евсей, стоявший на бугре, недобро усмехнулся, сказал Петру:– Снова мимо нас пронесли.Ивашка во все глаза глядит на площадь.Вон, возле князя, сын его – Юрий Долгорукий, лет двадцати трех.К ним подошли бояре, кланяются…– Ты – наш князь. Где узрим твой стяг – там и мы с тобой, – доносится до Ивашки.На Мономахе – синие сапоги, синее корзно, Плащ.

у правого плеча пряжка, над ней орел вышит.Мономах кряжист, на непокрытой голове видны метины – будто чьи-то когти вырвали в двух местах клочья волос. Сказывают, то на охоте прыгал на него барс, лапой разодрал голову.Князь идет медленно, торжественно, глаза его смотрят твердо, левая рука без двух пальцев – потерял в бою с половцами – покоится на груди. Вот остановился. Митрополит благословляет его крестом, читает молитву, возлагает чудо-венец, Здесь имеется в виду не та шапка Мономаха, что хранится сейчас в Оружейной палате. Предполагают, что ныне существующая подарена ханом Узбеком Ивану Калите как тюбетейка, а затем была перекроена.

и Владимир под тяжестью его словно пригибает голову.– Тебе, хранящему истины, творящему суд и правду посередь земли!– Венец от Августа-кесаря! – кричат глашатаи.До Ивашки неясно доходят слова митрополита:– Христолюбивый… Просветил Русскую землю, аки солнце лучи пуская… Братолюбец… Страдалец за Русь… Богоизбранный… Даже сестра твоя Янка, ако медоделательница пчела, мудрая в книжном деле, открыла в монастыре училищную избу для юниц, сама учит их грамоте, шитью, пению…«Аннуську б туда, – думает Ивашка. – Да разве примут…»Выглянуло из-за тучи солнце, и вдруг венец вспыхнул на голове Мономаха огнями: золотыми, синими, зелеными, багряными. Марья Птаха глядит с ужасом.Рубины выступают на венце Мономаха огромными каплями крови… набухают, вот-вот скатятся на его лоб.– Кровью пропитан… Будь проклят навсегда! Кровью…Пронзительный женский голос взвыл тоскливо, с отчаянием:– Анфима убили!.. Анфима!Ивашка со страхом оглянулся. То грохнулась наземь тетка Марья.Тысяцкий Ратибор сквозь зубы приказывает дружиннику:– Убери безумицу!Крестный ход двинулся дальше. Исступленно зазвонили колокола. Зловещим пожаром горят камни на венце Мономаха.Анна и Фрося подбежали к Марье, стали поднимать ее с земли.– Теть Мань, теть Мань, не надо… – с трудом сдерживая рыдания, просит Анна. – Пойдемте до дому… Не надо…Два воя оттащили Марью подальше от площади.Ратибор тихо говорит писцу:– Читай новый закон!Круглый, как бочка, писец влез на ступени дворца, прокричал трубным голосом:– «Дан сей устав апреля двадцатого, года 6621… 1113 год.

»Смолкли, словно прислушиваясь, колокола, напряженно вбирала в себя каждое слово толпа.…Остановился Мономах во дворце своего деда Ярослава Мудрого. Во второй половине дня вызвал Ратибора. Тот явился немедля, громыхнув на пороге доспехами.– Бочки с медом на площадь выкатили? – спросил Владимир.– Вдосталь.– Нищим милостыню раздают?– Как приказал.– Для веселья даров не жалеть!Мономах помолчал, не поднимая глаз, сказал:– Купцы пусть соль продают мерной ценой, умалят дороговизну. – Поднял глаза, и они жестко блеснули: – А передних воров, люд злонамеренный, завтра же пореши… Без шума… Недоимки выбирай исподволь. Тут тебе боярин Нажира советчик.Он погладил амулет на груди. Вспомнив, что Путята все еще без дела отсиживается в своем порушенном доме, распорядился:– Путяту пошли на степную заставу ратный дух показать… То дело его… Да, чуть не забыл: закажи мне печать новую…Было их у Мономаха уже не менее двадцати, а любил новые придумывать. И сейчас протянул пергамент, на нем собственной рукой два круга нарисовал. На одном написано: «Печать благороднейшего архонта Каждый Рюрикович был для Византии архонтом – высшим лицом.

Руси Мономаха», на другом – верно, оборотная сторона печати:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26