— Старик, мне самому это не нравится. Тут все напропалую, что выйдет.
Он поднял голову и глубоко вздохнул. Надо было перешагнуть и через это.
— Ну, а если?
— Что ж — если…
И, подумав, прибавил:
— Все там будем.
— Где? — с тихим ужасом спросила Варя.
Она была напугана до смешного, до меловой бледности, и Безайсу стало совестно при мысли, что он может быть хоть немного похож на неё.
— Да ничего, — сказал он. — Думаю, все обойдётся. И потом я заметил, что у белых караульная служба поставлена скверно. Часовые бегают пить чай, спят. Как-нибудь.
Матвеев судорожно, с усилием зевнул.
— Да-а, — сказал он неопределённо.
Он вытянул другую соломинку и начал её кусать, что-то придумывая, пока не поймал себя на том, что он просто оттягивает время — эту последнюю, уже наступающую минуту. Тогда он бросил соломинку и сказал, торопясь:
— Ну, поезжай!
Сани разом тихо скользнули вниз и пошли, наезжая боком на сугробы. Город огнями поплыл в сторону, замелькал сквозь чёрные ветки и на секунду исчез, — снова была звёздная ночь, снег, спокойный лес. Матвеев вдруг, торопясь, достал папиросу, закурил, мельком взглянул на часы.
— Без четверти девять, — сказал он.
Из-за косогора снова показались городские огни. Он машинально глядел на них и вдруг вспомнил, что где-то здесь, в одном из этих домов, живёт Лиза. Была такая же ночь там, в Чите, когда они ходили, держась за руки и болтая вздор. За последнее время он как-то не думал о ней; может быть, потому, что было некогда, или потому, что в лесу, в мороз, женщины и любовь нейдут на ум. Теперь воспоминание о Лизе было овеяно опасностью, стерегущей внизу у подножья горы, и зажгло в нём кровь. Город уже не был таким чужим.
— Безайс, — сказал он, — ты слышишь? Если они остановят и попробуют задержать, гони лошадей. Черт с ними! Что будет. Удерём — и все.
— Хорошо.
«Удерём — и все», — повторил Матвеев про себя эту успокоительную фразу. Было всё-таки легче думать, что есть ещё один выход.
Теперь город стал ближе, поднялся вверх, и кое-где стали намечаться отдельные дома. Показались низкие крыши предместий, скворечни и длинные огороды. Стало ещё темней. Далеко впереди, в конце улицы, блестел одинокий фонарь.
— Сейчас начнётся, — сказал Матвеев, роясь в кармане. — Ну, Безайс, теперь держись крепче.
Пронеслось ещё несколько мгновений.
— Там направо, — сказал вдруг Безайс жарким шёпотом. — Это часовой.
— Сам вижу, — тихо ответил Матвеев.
Справа стоял небольшой дом с освещёнными окнами. С низкой крыши нависали пухлые сугробы снега. В небольшом палисаднике росли поникшие берёзы. Ещё издали они заметили тёмную фигуру на дороге, против дома. Они подъехали ближе и увидели гранёное острие штыка, торчащее из-за спины. Солдат окликнул их; хотя Безайс давно ждал этого, он невольно вздрогнул.
— Стой! — громко сказал часовой.
Безайс придержал лошадей.
— Кто едет?
Часовой был одет в огромную овчинную шубу, доходившую до земли. Он утопал в ней — снаружи виден был только верх его папахи.
— Свои, — ответил Безайс обязательной фразой.
— Кто такие?
— Местные. Хабаровские жители.
Наступила тишина. Безайс слышал, что впереди о чём-то тихо говорят. По снегу заскрипели шаги. «Ну, чего же ты смотришь?» — услышал он. Кто-то вышел из ворот с фонарём, и жёлтый свет заколебался по снегу.
— Вы кто? — спросил другой голос.
— Хабаровские жители, — повторил Матвеев.
Впереди снова о чём-то заговорили. Безайс слышал обрывки фраз, но не мог ничего понять. Сердце коротко и глухо отбивало удары. «Скоро, что ли?» — вертелась тоскливая мысль.
На крыльцо, хлопнув дверью, вышел кто-то. Видны были только освещённые щелью фонаря сапоги. От изгороди падали на снег густые, чернильные тени.
— Ну что? — спросил громко стоявший на крыльце.
Ему ответили.
— Позовите Матусенку, — продолжал он. — Вы кто?
— Мы хабаровские жители.
За воротами звенели цепью. Лаяла собака. Лошади стояли, опустив головы.
— Откуда сейчас?
— Из Жирховки. Пропустите нас, будьте любезны.
Ворота, скрипя, открылись.
— Заводите лошадей во двор. Раньше утра в город въехать нельзя.
— Но мы же здешние, — крикнул Матвеев. — У меня документы есть, все в порядке. Пропустите, пожалуйста.
Слышно было, как стоявший на крыльце зевнул.
— Въезд в город только по разрешению коменданта, — ответил он. — Ночь переночуете здесь.
— Да как же так?
— Ничего не могу. Заводите лошадей.
Безайс нагнулся к Матвееву.
— Ну? — спросил он.
— Погоди, — шёпотом отозвался Матвеев.
И громко крикнул, бессознательно подражая Жуканову:
— Сделайте удовольствие, пропустите нас! Я больной человек, мне нельзя так. Да и дома нас ждут.
Ответили не сразу. Кто-то засмеялся.
— Не сдохнешь, — услышали они.
— Гони, — чуть слышно сказал Матвеев.
Безайс шумно вобрал воздух в лёгкие, привстал и хлестнул кнутом. Толчок саней отбросил его назад. Он больно стукнулся подбородком, но тотчас поднялся на колени и снова ударил кнутом. Мимо мелькнул фонарь и тёмные фигуры людей. Сзади кричали, но Безайс не разбирал слов. Комья снега летели в сани. Стоя во весь рост, он хлестал по спинам, по бокам, не разбирая.
Навстречу кто-то бежал прямо на лошадей, крича и махая руками. Он отскочил в последний момент, и сани промчались мимо.
Сзади хлопнул выстрел, и Безайс инстинктивно пригнулся. Ему показалось, что пуля пролетела около виска, шевельнув прядь волос. Снова раздался выстрел.
— Господи! — услышал он восклицание Вари.
Улица казалась бесконечно длинной. Дома, прыгая, неслись навстречу чёрной грудой. Выстрелы оглушительно отдавались в ушах. Из ворот выскочила собака и побежала за санями, остервенело лая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57