— А может быть, сударь, прикажете принести вам брынзы?..
Через несколько минут он снова выкрикивал во дворе: «Старье покупаю!» — а когда я показался в окне, поклонился мне, дружески улыбаясь.
Повалил снег, до того густой, что стало почти темно. Я положил жилет на стол и предался размышлениям — то я думал о женщине, которая, выйдя из ворот, побрела неведомо куда, то об опустевшей квартире по соседству, то, наконец, о владельце жилета, укрытом толстым, все нарастающим слоем снега…
Всего три месяца назад, в ясный сентябрьский день, я слышал, как они разговаривали. В мае она однажды даже напевала какую-то песенку, он смеялся, просматривая воскресный выпуск «Курьера». А сегодня…
В нашем доме они поселились в начале апреля. Вставали они довольно рано, пили чай из жестяного самовара и вместе уходили в город. Она — давать уроки, он — в канцелярию.
Он был мелкий чиновник и на начальников отделов смотрел снизу вверх, как путешественник — на Татры. Поэтому работал он много, целыми днями. Не раз я видел его и в полночь, когда он сидел при свете лампы, согнувшись над столом.
Обычно жена усаживалась подле него и шила. Время от времени, поглядывая на мужа, она откладывала работу и просила:
— Ну, хватит уже, ложись спать.
— А ты когда ляжешь?..
— Я… вот только сделаю несколько стежков…
— Ну, так и я напишу еще несколько строк.
И они снова склонялись над работой. А немного погодя она снова говорила:
— Ложись!.. Ложись!..
Иногда словам ее вторили мои часы одним коротким ударом: час ночи!
Оба они были молоды, не красивы, но и не безобразны, в общем — тихие люди. Насколько я помню, она казалась гораздо более худой, чем ее муж, который, я бы сказал, был даже чересчур тучен для столь мелкого чиновника.
Каждое воскресенье, в полдень, они под руку отправлялись гулять и возвращались домой поздно вечером. Обедали они, вероятно, в городе. Однажды я встретил их у ворот, отделяющих Лазенковский парк от Ботанического сада. Супруги купили по бокалу великолепного лимонада и по большому прянику; при этом у них был вид самодовольных мещан, привыкших за чаем есть ветчину с хреном…
В сущности бедным людям не так-то много надо для сохранения душевного равновесия: немного пищи, вдоволь работы и побольше здоровья. Остальное приходит само собой.
Соседям моим пищи, кажется, хватало, а уж работы — наверно. Но со здоровьем обстояло не совсем благополучно.
Как-то в июле он простудился, впрочем не очень сильно. Однако, по странному стечению обстоятельств, у него открылось такое сильное кровотечение, что он потерял сознание.
Случилось это ночью. Уложив его поудобнее на кровати, жена привела дворничиху, а сама побежала за врачом. Обошла она пятерых, но с трудом нашла одного — и то случайно, встретив его на улице.
Доктор, взглянув на нее при колеблющемся свете фонаря, счел необходимым прежде всего ее успокоить. Женщина пошатывалась, видимо от усталости, а извозчика поблизости не было, поэтому доктор взял ее под руку и по дороге стал ей объяснять, что кровотечение еще ничего не доказывает.
— Кровотечение бывает горловое, желудочное, наконец из носоглотки — и очень редко легочное. Вообще, если человек всегда был здоров, никогда не кашлял…
— О, лишь изредка! — прошептала женщина, остановившись, чтобы отдышаться.
— Изредка — это ничего. У него может быть небольшой бронхит.
— Да… это бронхит!.. — повторила женщина уже громче.
— Воспалением легких он никогда не болел?
— Болел, но… — ответила женщина и снова остановилась. Ноги у нее подкашивались.
— Но, наверное, уже давно!.. — подхватил врач.
— О, очень… очень давно! — поспешно подтвердила она. — Еще прошлой зимой.
— Полтора года назад?
— Нет… Но все-таки до Нового года… Давно уже!
— Так-с!.. Ну и темная же у вас улица, да вдобавок еще небо заволокло… — говорил врач.
Они подошли к дому. Женщина с тревогой спросила у дворника, что слышно, и узнала, что ничего. Дома дворничиха тоже сказала, что все спокойно, а больной дремал.
Врач осторожно разбудил его, выслушал и тоже сказал, что это пустяки.
— Я ведь сразу сказал, что пустяки! — отозвался больной.
— О, конечно, пустяки!.. — повторила женщина, сжимая его влажные руки. — Я же знаю, что кровотечение может быть из желудка или из носа. У тебя, наверное, из носа. Ты такой полный, тебе нужно много двигаться, а ты все время сидишь… Ведь правда, доктор, ему нужно двигаться?
— Конечно, конечно!.. Вообще двигаться нужно, но несколько дней вашему супругу придется полежать. Может он уехать в деревню?
— Нет… — грустно прошептала женщина.
— Ну, нет так нет. Значит, останется в Варшаве. Я буду его навещать, а пока что пусть он немного полежит и отдохнет. А если кровотечение повторится, то…
— То что, доктор? — перебила его женщина, покрывшись восковой бледностью.
— Да ничего, муж ваш отдохнет, там зарубцуется…
— Там… в носу?.. — проговорила женщина, умоляюще сложив руки.
— Да… в носу! Разумеется. Вы успокойтесь, а в остальном положитесь на волю божию. Спокойной ночи.
Слова врача так успокоили женщину, что после тревоги, пережитой за эти несколько часов, она почти развеселилась.
— Вот видишь, ничего особенного! — сказала она мужу, одновременно смеясь и плача.
Она опустилась на колени возле постели больного и стала целовать его руки.
— Ничего особенного! — тихо повторил он и улыбнулся. — Ведь сколько крови иные теряют на войне, однако потом они совершенно здоровы!
— Ты лучше не разговаривай, — попросила жена.
За окном начинало светать. Летние ночи, как известно, очень коротки.
Болезнь тянулась значительно дольше, чем они предполагали.
1 2 3 4