Железнодорожная насыпь все росла, медленно подвигаясь с запада на восток. Через несколько лет по ней с быстротой птичьего полета будут изо дня в день мчаться сотни вагонов, развозя людей и товары, обогащая имущих и разоряя бедных, вознося сильных и давя слабых, распространяя моды и множа преступления, — что в совокупности именуется цивилизацией. Но Слимак не знал, что такое цивилизация, и, должно быть, поэтому одно из прекраснейших ее творений казалось ему чем-то враждебным.Всякий раз, когда он поднимался на холм посмотреть, как идут работы, один вид железнодорожной насыпи вызывал в нем самые мрачные мысли. Этот песчаный вал то представлялся ему высунутым языком какого-то гигантского чудовища, которое притаилось в бору, где-то на западном краю горизонта, и вот-вот приползет сюда и пожрет все его добро. То он казался ему границей, которая отрежет родную его деревню от всего мира. Работы велись уже в пяти местах по обоим берегам реки; вытянутые, словно по линейке, поднимались холмы, похожие на курганы. Слимак заметил это сходство, и ему мерещилось, что готовая насыпь, точно огромный палец, показывает одну за другой четыре могилы…Однако постепенно промежутки между холмами заполнялись, образуя длинный песчаный вал, прямой как стрела. В любое время дня насыпь напоминала о себе: в полдень она сверкала так, что резало глаза; ночью чуть светилась, как будто фосфором начертили линию на стене.Овчаж тоже частенько поглядывал на это чудо, и ему оно казалось нарушением установленных на свете порядков.— Слыханное ли это дело, — говорил хромой, — насыпать в поле столько песку да еще воду зажать. Вот поднимется Бялка в половодье, нипочем не поместится в той дыре, что ей оставили.Только теперь Слимак заметил, что концы насыпи обрываются у самой воды по обеим сторонам реки. Но поскольку берега были укреплены каменными устоями, он не видел никакой опасности, по крайней мере для себя.— Это правильно, — соглашался Овчаж. — По ту сторону вала вода может затопить поля, а нам она ничего не сделает.Тем не менее мужик призадумался, заметив, что Хаммеры на своем берегу поспешили соорудить насыпи во всех низменных местах, словно опасаясь, что в случае наводнения вода устремится на их поля.«Умные швабы! — думал мужик. — Не худо бы то же самое сделать и на нашем берегу».И Слимак размечтался о том, как после сенокоса он отгородит валом свое поле от лугов Хаммера и укрепит плетнем подножие холма, на случай если его подмоет вода. Он даже подумал, что можно бы поставить плетень уже сейчас, когда у него столько досуга, но откладывал со дня на день, и, как всегда, кончилось дело одними намерениями.Не мог он предвидеть, как страшно будет за это наказан.Наступил июль, сенокос окончился, в полях дозревали хлеба, люди готовились к жатве. Слимак собрал сено и перетащил его к себе во двор, чтобы оно получше просохло; тот луг, который он прежде арендовал, немцы уже огородили частоколом. Лето стояло знойное, роились пчелы, засыхали нивы, больше обычного обмелела Бялка, а на железнодорожной насыпи трое рабочих умерло от солнечного удара. Старики опасались, что во время жатвы надолго зарядит дождь, и со дня на день ждали грозы с градом, тем более что кое-где в дальних деревнях град уже выпал.И гроза разразилась.В тот день утро было жаркое и душное; птицы запели и сразу умолкли, свиньи не стали есть и, томясь от зноя, попрятались в тени между строениями. Порывами дул ветер, то горячий и сухой, то прохладный и влажный; поминутно меняя направление, он со всех сторон сгонял густые слоистые облака — и те, что стлались вверху и, казалось, уплывали на запад, и те, что тянулись понизу на север.Около десяти часов большую часть неба к северу от железнодорожной насыпи заволокли тяжелые тучи; они быстро меняли окраску, из серых стали свинцовыми, а кое-где совсем черными. Казалось, где-то наверху загорелась сажа и огромные хлопья ее летают над землей, не находя места, где бы осесть. Порой толщу туч раздирало в клочья, и тогда сквозь щели пробивались полосы неверного света, падавшие на печальные, потемневшие поля. Порой туча опускалась так низко, что в ней тонули верхушки деревьев дальнего леса. Но тут же под нее подкатывал теплый ветер и с такой яростью взметал ее вверх, что от убегающих облаков отрывались лоскуты и повисали над землей рваными лохмотьями.Вдруг за костелом показалось рыжее облачко и быстро полетело вдоль железнодорожной насыпи. Западный ветер подул сильней, одновременно сбоку ударил южный; на насыпи, на дороге, на всех тропинках заклубилась густая пыль, а раскинувшиеся по небу тучи глухо зарокотали.Заслышав отдаленный гул, рабочие побросали лопаты и тачки, спустились с насыпи и, выстроившись двумя длинными шеренгами, двинулись — одни к имению, другие к баракам в поле. Занятые на стройке колонисты и крестьяне, ссыпав песок с подвод, спешили разъехаться по домам. С полей гнали скот, женщины в огородах бросились прятаться под крыши, все кругом опустело.Удары грома — один за другим — возвестили о нашествии новых полчищ; они уже захватили большую часть неба и постепенно закрывали солнце. Казалось, при виде черных, пронизанных молниями туч земля притаилась и в ужасе следит за бурей, как куропатка, когда над ней кружит ястреб. Кусты терна и можжевельника тихо шелестели, как будто предупреждая об опасности, взлетала потревоженная на дороге пыль и скрывалась в хлебах. Молодые колосья, шурша, жались друг к другу, вода в реке помутилась. Гудел дальний лес.Между тем вверху, в насыщенной электричеством мгле, зародилась некая темная творческая сила; озирая землю, она возжаждала уподобиться предвечному и из зыбких туч сотворить твердь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79