— Я даже хотел послать за тобой: у меня набралась куча платья, которое нужно привести в порядок.— Слава богу! — ответил еврей. — Я уже целую неделю сижу без работы. И еще пани экономка сказала, что на кухне испортились часы…— Ты умеешь и часы чинить?..— А как же? У меня даже инструменты при себе.— Отлично!.. Портной и часовщик.— Я и шорник, и зонтики исправляю, и посуду умею лудить.— Ну, если так, оставайся у меня на всю зиму. А когда ты примешься за работу?— Сейчас же и засяду.— На ночь глядя? — спросил ксендз.— Я работаю и ночью. В мои годы уже немного спят.— Как хочешь. Так ты ступай во флигель и скажи, чтобы тебе дали поужинать. Чаю тебе сейчас принесут.— Прошу вас, извините меня, — поклонился старик, — но если можно, пусть сахар будет отдельно.— Ты пьешь без сахару?— Наоборот, я даже люблю, чтобы чай был очень сладкий, но пью пустой, а сахар прячу для внуков.— Пей с сахаром! Для внуков получишь отдельно, — засмеялся ксендз, удивляясь хитроумию старика. — Валентий, подай мне шубу, — вдруг заторопился он, услышав, как подкатили сани.Еврей снова поклонился.— Еще раз извиняюсь, — сказал он, — но я к вам пришел от Слимака…— От Слимака?.. — повторил ксендз. — Ах да! Это ведь у него был пожар.— То есть даже не от Слимака… он бы не посмел к вам посылать. Но сегодня его жена померла, и у него что-то неладно в голове; они оба лежат в конюшне, и даже некому воды подать, даже коров не поили целый день.Ксендз ахнул.— Как? Никто из деревни их не навестил?..— Я опять попрошу извинения, — поклонился еврей, — но в деревне болтают, что на него обрушился гнев божий. Так по этому случаю он должен погибнуть, если никто его не спасет.И старик поглядел в глаза ксендзу, словно желая сказать, что именно он должен спасти Слимака.Ксендз так стукнул об пол чубуком, что трубка треснула.— Ну, я, с вашего позволения, пойду во флигель, — прибавил еврей.Он взял мешок, палку и вышел.У крыльца позвякивали бубенчики, напоминая ксендзу, что пора ехать к соседу. Валентий стоял в комнате с шубой в руках.«Там меня ждут, — думал ксендз, уперев в пол выгнувшийся дугой чубук. — Приехал инженер… Может быть, я понадоблюсь при обручении… („Может быть, ты целую неделю не увидишь пани Теофилёву“, — тише мысли шепнул ему внутренний голос.) А этот мужик может потерпеть и до завтра, тем более что все равно я не воскрешу покойницу…»Ах, как мучителен выбор между блестящим раутом и ночным посещением погорельца, который лежит рядом с трупом в конюшне…— Давай шубу! — сказал ксендз. — Нет, погоди… — И он прошел к себе в спальню.«Сейчас около восьми, — соображал он. — Если я поеду к нему, будет уже поздно ехать к ним».И снова в пустой комнате он увидел зеленоватые глаза и печальное личико, снова услышал слова: «В жизни бывают драмы…»— Шубу!.. Постой… Погляди, Валентий, поданы ли лошади?— Стоят у крыльца, — ответил слуга.— Ага… А ночь светлая?— Светлая.— Ага! Сходи к экономке и вели ей накормить старика. И пусть поставит ему лампу поярче, если он захочет работать ночью.Валентий вышел.— Нет, не могу я быть рабом всех погорельцев и баб, которые здесь умирают. Подождут до завтра. Да и нестоящий он, должно быть, человек, если никто из деревни не поспешил ему на помощь.Ксендз ненароком взглянул на распятие — и вздрогнул. Ему показалось, что и у спасителя зеленоватые глаза.— Святые раны господни, — прошептал он. — Что со мной делается? И это я — гражданин, священник, колеблюсь между развлечением и помощью несчастному… Священник!.. Гражданин!..Он схватился обеими руками за голову и зашагал по комнате. Вошел Валентий.Ксендз повернул к нему побледневшее лицо.— Возьми корзинку, — сказал он изменившимся голосом, — положи туда мясо от обеда, хлеб, бутылку меду и отнеси в сани.Слуга удивился, но выполнил приказание.«А что, если он умирает? — думал ксендз. — Захватить, может быть, святые дары?.. Ужасно!.. — шепнул он, снова увидев перед собой эти удивительные глаза. — Я проклят, навеки проклят… Боже, смилуйся надо мной…»Он бил себя в грудь и отчаивался в возможности своего спасения, забывая, что отец небесный ведет счет не раутам или выпитым бутылкам, а тяжким мукам борющегося с собой человеческого сердца. XI Через полчаса раскормленные лошади ксендза остановились перед хутором Слимака. Ксендз зажег хранившийся под козлами фонарик и, неся его в одной руке, а корзину в другой, направился к конюшне.Едва толкнув дверь, он увидел труп Слимаковой. Взглянул направо: на соломе сидел мужик, закрывая рукой глаза от света.— Кто тут? — спросил Слимак.— Я, ксендз.Мужик вскочил, накинул на плечи тулуп. Лицо его выражало удивление; видимо, он не мог понять, что происходит. Пошатываясь, он переступил порог и, став против ксендза, глядел на него, разинув рот.— Чего вам? — тихо спросил он.— Я принес тебе благословение господне. Тут холодно: надень тулуп и подкрепись, — сказал ксендз.Он поставил корзину на высокий порог и вынул из нее хлеб, мясо и бутылку меду.Слимак подвинулся ближе, заглянул ксендзу в лицо, потрогал руками шубу и вдруг повалился ему в ноги, рыдая:— До чего же мне тяжко!.. Так тяжко!.. Ох, до чего тяжко!..— Benedicat te omnipotens Deus Да благословит тебя всемогущий бог (лат.)

, — благословил его ксендз.И неожиданно, вместо того чтобы перекрестить, обнял его за плечи и опустился с ним рядом на порог. Так они долго сидели — элегантный ксендз и бедный, плачущий мужик в его объятиях.— Ну, успокойся, брат, успокойся… Все будет хорошо… Господь не оставляет детей своих…Он поцеловал его и утер ему слезы. Слимак с воплем снова упал в ноги ксендзу.— Теперь мне и помирать не страшно… — всхлипывал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79