Слимак вздохнул и долго смотрел на небо, усыпанное звездами.— Любопытно мне знать, — пробормотал он, — как там на небе: жгут ли всю ночь лампады, или само оно так светится?Вдалеке, на мосту, снова зазвенели бубенчики, зафыркали лошади, и вскоре у хутора остановились сани ксендза. Мужик выбежал на дорогу.— Это ты, Слимак?— Я, благодетель.— Завтра у тебя будет старый Гжиб: он хочет тебе помочь. Помиритесь и больше не ссорьтесь. А к вечеру надо похоронить покойницу. Я уже послал за гробом в местечко.— Спаситель вы мой!.. — простонал мужик.— Ну, Павел, гони что есть мочи, — сказал ксендз кучеру.Он достал часы с репетиром и, когда они пробили три четверти десятого, пробормотал:— Да, поздновато, но еще успею!..Он снова видел перед собой зеленоватые глаза — то на снегу, то среди звезд, то на спине разжиревшего кучера.— Господи, смилуйся надо мной… Господи, смилуйся… — шептал ксендз, борясь с дьявольским искушением.Слимак стоял посреди дороги до тех пор, пока сани не растаяли во тьме. А когда все кругом затихло, он вдруг почувствовал крайнюю усталость и непреодолимое желание уснуть. Он медленно поплелся к конюшне, но туда не вошел. Теперь он боялся спать подле умершей жены и лег в закуте.Сны у него были тяжелые, как всегда после сильных потрясений. То он куда-то падал, то тонул в ледяной воде или блуждал по незнакомой местности, где царил вечный полумрак и никогда не бывало дня, то ему почудилось, что жена убежала из конюшни и хочет пробраться к нему в закут; вот она тихонько отворяет дверь, вот отдирает доску в стене… Он проснулся усталый и печальный; на минуту ему показалось, что ночное посещение ксендза было только сном. В тревоге он заглянул в конюшню и успокоился, лишь когда увидел хлеб, мясо и початую бутылку меду, которую ему вчера оставил ксендз. Свет занимающейся зари упал на покойницу и зажег два тусклых луча в ее полуоткрытых глазах.«Нет, никуда она не уходила ночью», — подумал мужик и вздохнул, поминая душу усопшей.Вдруг какие-то сани, ехавшие по дороге, остановились у ворот. Через минуту во двор вошли два мужика с большой корзиной. Слимак с изумлением увидел, что это старик Гжиб и его батрак.— Ну, Куба, теперь поезжай в город за гробом, да живо! — сказал Гжиб батраку, когда они поставили корзину возле закута.Батрак ушел, а Гжиб обернулся к Слимаку, но седая голова его тряслась, а желтоватые глаза беспокойно бегали.— Моя вина, — крикнул он, ударяя себя в грудь. — Моя вина!.. Ну, что… сердитесь еще?..— Пошли вам бог всякого благополучия за то, что вы не оставили меня в моей беде, — проговорил Слимак и низко ему поклонился.Старику понравилось его смирение. Он схватил Слимака за руку и сказал уже мягче:— Я вам говорю: моя вина, потому что так мне велел ксендз. Оттого я, старик, к вам первый пришел и говорю: моя вина!.. Но и вы, кум (не в укор вам будь сказано), здорово мне досаждали.— Простите и вы, ежели я кому что сделал худого, — молвил Слимак, склоняясь к плечу Гжиба, — но, по правде сказать, не припомню, чем же я вас-то обидел?— Да я не жалуюсь. А все ж таки с дорожниками вы торговали без меня…— Вот и наторговал… — вздохнул Слимак, показывая на пожарище.— Да, тяжелое испытание послал вам отец наш небесный, потому я и говорю: моя вина! Но и вы тоже могли тогда у костела, когда покойница ваша (вечная ей память!) накупила себе фуляров, могли вы хоть полчетверти на радостях поставить, а то сразу возгордились и невесть чего наговорили мне, старику…— Ох, правда, зря я лаялся.— Ну, и с немцами вы тоже зря братались, — подхватил Гжиб. — Ендрек — тот даже пил с ними (помните, когда они место под дом выбирали?), а вы с ними заодно молились…— Я только шапку снял. Ведь бог-то один — что у них, что у нас.Гжиб замахал руками.— Это так только говорится, что один, — ответил он. — А я думаю, что у них бог другой, раз с ним надо по-немецки лопотать… Ну, да что там! — вдруг повернул он разговор. — Что было, то прошло и не воротится. А благодетель вчера мне сказал, что вы много заслужили перед богом, потому что землю не отдали немцам. И правильно сказал. Вчера уже приходил ко мне Хаммер: хочет на святого Яна продать свою ферму.— Может, и так!..— Так оно и есть. Прохвосты-то эти, швабы, — погрозил старик кулаком, — всего год назад говорили, что всех нас отсюда помаленьку выкурят, гусей моих на лугу перестреляли, скотину раз захватили, а теперь — на-ка!.. Свернули себе шею, стервецы, одного мужика на десяти моргах не одолели, а ведь как нос задирали!.. За это одно, Слимак, стоите вы милости божьей и людской дружбы. Ну, что покойница?— Лежит в конюшне.— Пусть покоится с богом, покуда мы в святом месте ее не схороним. А не раз она против меня вас подзуживала; ну, да я ни на кого не обижаюсь… А тут, — заговорил Гжиб о другом, — я привез вам из деревни, от всех нас, малость харчей. Вот крупа, — показал он на один мешок, — а это горох, мука, шматок сала…С дороги, на этот раз сверху, донесся топот копыт и скрип саней, которые тоже остановились возле хутора.— Неужто благодетель?.. — спросил Гжиб, насторожившись.— Нет, это мужик, — ответил Слимак. — Вон как грузно шагает, вроде старосты Гроховского.Действительно, показался Гроховский. Увидев Гжиба, он крикнул:— А!.. И вы тут? А я к вам ехал… Что у тебя, Юзек? — обернулся он к Слимаку.— Баба моя померла — вот что.— Говорил мне вчера Иойна, да я ему не поверил. Скажите-ка, а? Где же она?.. Ага, тут…Взглянув на покойницу, староста снял шапку и стал на колени прямо в снег. Гжиб опустился рядом. Несколько минут слышались шепот молитв и тихие всхлипывания Слимака. Потом мужики поднялись, поохали, похвалили покойницу, помянув ее добродетели;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79