.. По крайней мере, здесь в Симферополе... А как в других местах, я точно не знаю.
На перекрестке двух улиц, до которых дошли Алексей Фомич и Коля Худолей, сидела пожилая женщина в очках, а перед нею на скамеечке возвышалась корзина с пирожками, прикрытыми вышитым полотенцем. Остановившись, Коля так приковался глазами к пирожкам, что Алексей Фомич спросил его:
- Позвольте-ка, а вы не хотите ли есть? Случается это иногда с людьми.
- Очень! - признался Коля. - Мать меня кормить не может, а работы я пока никакой не нашел.
- Ну-ка, берите, сколько сможете скушать, - сказал Сыромолотов, доставая кошелек, и добавил: - Это я вам плачу за вашу газету "Правда".
5
Прошло еще несколько дней, пока Алексей Фомич укрепился в мысли сходить в бывшую городскую управу, где теперь был городской Совет рабочих депутатов: не помогут ли ему выставить картину.
- Ведь эта картина - не мое только личное, частное дело, - говорил он Наде, - а общественное. Картина совпадает с событиями и всем будет вполне понятна...
- А не спешишь ли ты, Алексей Фомич? - подумав, сказала Надя. - Что-то подозрительно тихо у нас: повесили везде красные флаги, заменили полицию милицией... Кое-кто взял власть, но...
- В неопытные руки, - вставил Алексей Фомич.
- А когда же они стояли у власти?
- Ну были бы головы на плечах... Мужик сер, да ум у него не волк съел. А мне почему-то кажется, что теперь самое подходящее время для выставки. Пока тихо, а вдруг начнется борьба политических партий за власть, - и тогда уж будет широкой публике не до картины. Вообще отчего не попытаться? Может быть, как раз попадется мне человек, что-нибудь понимающий в искусстве, отведет помещение и даже, может быть, закажет в типографии афиши...
- Попробуй, - согласилась, наконец, Надя, и он пошел в горсовет.
В знакомое ему здание бывшей городской управы, теперь украшенное длинными и широкими полотнищами кумача, Сыромолотов входил с сознанием своего достоинства, как большой художник, честно и во всю силу своего незаурядного дарования трудившийся в течение двух с половиной лет.
В коридор выходили двери нескольких кабинетов, причем на дверях, обитых черной клеенкой, были плотно приклеены, а где уже болтались, бумажки с надписями от руки, что это за кабинеты.
В коридоре было пусто, спросить было не у кого, и Сыромолотов, остановившись перед дверью с надписью "Зав. культ. просвет. отделом", отворил ее. За столом сидел и читал какую-то длинную бумагу небольшой, черноволосый, молодой еще человек, с весьма нахмуренным лбом и маленькими глазками, которые очень злобно уставились на вошедшего.
- По всей видимости, - начал Алексей Фомич, - к вам именно должна относиться моя просьба: отвести мне в центре города зал для выставки моей большой картины...
- Ка-а-ак? - выкрикнул фальцетом черноволосый человек, воззрившись на художника агатово-черными глазами и изобразив полнейшее недоумение на худощавом длинном лице.
- Я - художник, написал картину "Демонстрация перед Зимним дворцом" и хотел бы показать ее народу, ныне уже свободному, - объяснил Алексей Фомич и думал, что теперь все стало уже понятным для этого странного человечка.
Однако человечек заерзал на стуле, точно его кололи булавками снизу, и завопил еще более высоким фальцетом:
- Ка-а-а-ак? - Черноволосый и не закрыл после этого рта, как бы приготовясь выкрикивать еще и еще это начальственное "как".
И это "как" точно подбросило Алексея Фомича, и он выкрикнул в свою очередь:
- Ка-ак-ать иди в другое, более подходящее место, а здесь городской Совет, учреждение официальное! Понял?
И, круто повернувшись, ушел, хлопнув дверью. Теперь, когда он шел по коридору к лестнице, шаги его были тверды, четки и даже быстры. Совершенно взбешенный Сыромолотов столкнулся тут же у кабинета, из которого он только что вышел, с молодым еще, но каким-то сильно полинявшим, помятым человеком, который вдруг схватил обеими руками его правую руку, сияя радостно глазами, и проговорил с большим чувством:
- Спасибо вам!
- За что спасибо? - не понял Сыромолотов.
- За то, что накричали на этого!.. Очень зазнался!
- Да откуда он взялся? Кто он такой?
- Прислали!.. Из Одессы. Эсер. Дурак дураком - непроходимый. Но метит по меньшей мере в гении.
- Какое же нам дело до Одессы, - искренне удивился Сыромолотов. - И зачем же дурака в Совет пустили?
- Да он, небось, сам. Это хитрый дурак. Из породы ловкачей. У них тонкий нюх, чуют, где жареным пахнет, - успел сказать линялый человек и тотчас же отошел от него, так как дверь кабинета отворилась и в ней показался черноволосый и угрожающе крикнул подошедшему к нему линялому:
- Что-о?
- Я - здешний адвокат... Фамилия моя Кашнев, - расслышал, спускаясь по лестнице, Сыромолотов.
- Ка-ак?
- Каш-нев! Адвокат здешний.
Сыромолотов стал спускаться, переступая через две ступеньки и стараясь ничего уже больше не слышать.
Когда Алексей Фомич вернулся, он сказал Наде:
- Совершенно неожиданно для меня ты оказалась права. Я поспешил и только себя насмешил. Людей надо, чтобы завертелась машина, а разве их сразу найдешь? Вот и сажают черт знает кого, - лишь бы умел на стуле сидеть! А в черепушках у них сенная труха!
6
Еще прошло дня четыре. Алексей Фомич начинал уже привыкать к мысли, что и картину "Демонстрация" так же трудно будет выставить, как и картину "Майский день".
Он говорил Наде:
- Уехав из столицы, уединившись здесь, я бил на то, чтобы быть совершенно независимым и в выборе сюжетов для картин своих и в технике письма. В то время, когда я так сделал, - имей это в виду, - появились такие объединения молодых художников, как "Ослиные хвосты", "Червонные валеты", "Кубисты", "Лучисты" и черт там их знает, как они там еще назывались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37