.. Хорошо быть красавицей; но не плохо быть и командиром полка, прийти в гости к своему штаб-офицеру и уж от самых дверей быть всех заметнее и всех крупнее, уметь сказать два-три игривых слова пышной женщине в шелковом лиловом платье, перейти затем к другой женщине, жене лесничего, даме крикливой, скупой, желчной, и сказать ей, наклоняясь:
- Ничего в жизни так не люблю, как играть с вами за одним столом! - И, дойдя до молодой супруги престарелого хилого казначея, поговорить с ней подробно о ветчине.
- Ну-ка, хозяйка... Вот мы сейчас у знаем, какая вы хозяйка. Как окорок запекается?
- Как? Вот новость какая!.. Вымочить в воде, а потом... потом в тесто: повалять да в печь.
- Ха-ха-ха... плохая хозяйка! Понятия вы об этом ни малейшего, а окорок запекать - это целое искусство. Хотите, расскажу подробно. Возьмите окорок, подымите ему шкуру - она отстанет, не ножом только, а пальцами, вот этими самыми пальчиками; шкуру содрали, сахарным песком сало присыпьте - сахару не жалейте; присыпали, проколите шкуру опять деревянными гвоздиками, - вот после этого уж в тесто. А в тесто отрубей добавьте, а не из чистой муки. В печке же ему стоять полагается, ну-ка, сколько?
- Час. Или, может быть, меньше... Не знаю.
- То-то - два с половиной часа. Я уж вижу, что вы не знаете. Два с половиной часа для среднего окорока в полпуда. Два с половиной.
И когда молодая женщина, пожимаясь от невнятной тоски, спрашивает:
- А сахар под шкуру зачем? - объяснить ей:
- Это для мягкости вкуса, а как же? Для сладости.
И добавить игриво:
- Вот на такой окорок, ждите не ждите, а уж я к вам в гости приду.
И еще добавить на ухо, но так громко, чтобы всем кругом было слышно:
- А когда у вас маленький будет, приглашайте кумом.
Неторопливый и важный, считался Алпатов крестным отцом до полусотни айнских ребят, и не было в Аинске такой глухой улицы, где бы не копались в пыли то Ваня Брёхов, то Коля Штанов, то Надя Мигунова - все крестники Алпатова.
Сначала был чай, а за чаем, если гость отказывался от варенья, лиловая подполковница делала понимающие большие глаза и говорила с растяжкой:
- Ну, конечно!.. Я так и знала: пьете!
И хотя в Аинске все пили, и не пить было никак нельзя, и не варенье даже сахар к чаю многими признавался лишним, но как сочла нужным она удивиться этому лет двадцать назад, так и теперь все удивлялась.
Алпатов хотя из любезности и говорил, что любит играть со скупой женой лесничего, но уселся за одним столом с о.Герасимом, казначеем и Бузуном и сам предложил преферанс двойного счета с "разбойником", чтобы игра была азартнее и крупнее.
Не везло; хотелось быть шумным и веселым, но торчала навскрыше шилохвостая шеперня: ни виста, ни масти. Нет людей суеверней картежников: три раза менял места Алпатов; садился и в прорезь стола, и в линейку, и опять в прорезь - карта уходила от него веером: то играл казначей старенький, с сухой бородкой, утиным носом и тряской головой, то Бузун, то о.Герасим. И если кому везло, то больше всех ему, этому львинокудрому протопопу с рысьими глазами: распустил по зеленому полю черную рясу, сел всех шире и всех приземистей и раз за разом назначал игру.
- Вы не молебен ли отслужили, отец Герасим, несравненный мой? - ласково спрашивал Бузун.
- Да-а, а как же? Науму-пророку. Служил, служил.
- И что бы вам уж кстати за нас-то, грешных! - тряся головою, подхватывал казначей.
- И за вас я служил - Флору и Лавру и святому Власию, служил, служил.
Дерзок был на слово протопоп.
Но знали, что и у себя в соборе он тоже уверенно прост. Случилось как-то на проскомидии, вышел вдруг на амвон со стареньким поминанием, потряс им над головою, гневный, и закричал на всю церковь:
- Чье?
Прихлынул ближе к амвону народ; перешептывались, озирались: чье?
- Чье поминание, спрашиваю?
Еще ближе столпились, дышали друг другу в затылки, напирали плечами. Дрожала в крупных пальцах о.Герасима виноватая книжечка, маленькая, трепаная, в красненьком переплетце.
- Да чье же, наконец? Есть ему хозяин?
И вот старушка из-за колонны, возле самых дверей:
- Никак мое!.. Ой, тошно мне!.. Никак мое, батюшка.
- Так что ж ты мне, старая палка, что ж ты мне копейку, а? Копейку за сорок душ, а? Сорок покойников тебе поминать за копейку, ах, язва!..
И шваркнул, сердитый, поминание вместе с копейкой через всю церковь старухе в ноги.
А то повадился было один баптист встречать о.Герасима на улице и заводить с ним речи о первородном грехе, и о спасении, и о том, что нельзя натопить дома, если жечь дрова около него, а нужно топить внутри - и спасешься. Начинал издалека, сознавался в мучительных сомнениях, спрашивал совета и справлялся, как гласит Писание; но сам Писание знал куда лучше о.Герасима, ни в чем не сомневался и то на том, то на этом ловил его ехидно. Однажды надоело это протопопу.
- Ты - бабтист, значит - от бабы. В православие ты не пойдешь - вижу. Не хочу говорить с тобой. Пошел!
- Батюшка, это неправильно. Конечно, и вы - от бабы, как всякий человек, только баптисты - это...
Осерчал протопоп и, так как был здоровее, сшиб его с ног и долго бил набалдашником посоха и пынял коленом.
А за свадьбы он, не в пример прочим попам, назначал по рублю с ведра водки и тут не ошибся: в Аинске неслыханно много пили на свадьбах.
Отгорели наполовину свечи. С каждым часом записи протопопа делались все длиннее.
- Ничего с ним не поделаешь, - скромно сказал о нем казначей, поводя головою.
- Его день, его, - добавил Бузун.
А Алпатов внимательно осмотрел всего о.Герасима, - показался он ему, красный, толстый, волосатый, похожим на ярого быка, и не скрыл он этого толкнул Бузуна:
- Эй, не стой на дороге:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17