— Да. — И тут же уточнил: — Потому что и вы там.
— Знаешь, Маргарет иногда слишком строга, но ты не обижайся. У нее переменчивое настроение. Думаю, в глубине души она любит тебя.
Печальная улыбка скользнула по губам Яна. Хорошо бы, чтобы такая любовь, если, конечно, она есть, проявлялась без подобных нюансов.
— Честно говоря, она никогда не любила меня как мать. Как она любит Филиппа и Петера.
— По-моему, ты слишком требователен. Мать есть мать. Ее не заменить.
— Отца тоже. Только…
— Да?
Ян опустил голову, не осмеливаясь продолжать, затем, почти умоляюще, спросил:
— Вы меня любите, верно?
Художник с силой сжал руку подростка:
— Я люблю тебя, Ян. Так же, как Филиппа и Петера. — Пытаясь разрядить обстановку, он шутливо бросил: — Но я художник! У меня много присущих художникам недостатков!
Ян откусил от краюхи пшеничного хлеба и внезапно спросил:
— Мои родители живы, как вы думаете?
Ван Эйк удержался от резкого движения.
— Что ты сказал?
Мальчик повторил вопрос.
— Что тебе ответить? Думаю, да.
— Не могу сказать про отца, но уверен, что матушка моя жива. Я даже убежден, что она живет в Брюгге.
Ван Эйк тревожно посмотрел на него:
— Откуда такая уверенность?
— Иногда я чувствую, что она где-то рядом, так близко, что я мог бы коснуться ее.
— Ну вот! Я и не предполагал в тебе таких мыслей.
— И все-таки они есть. Когда они рвутся наружу, я впадаю в ярость.
Ян замолчал, чувствуя, что сказал лишнее.
— Продолжай, — подбодрил внимательно слушавший его Ван Эйк. — При чем тут ярость?
— Вы помните Лилию?
— Гм… да. Это кошка, которую мы приютили.
— Верно. Вы помните, как она защищала родившихся у нее котят, как выпускала когти, когда я пытался взять их у нее? Вот видите, — с горечью заключил мальчик, — даже животные не бросают своих малюток…
Художник не ответил сразу. Он приподнял кружку с пивом, повертел, ловя отблески света оловянной поверхностью, провел пальцем по пене, поставил на стол.
— Ты заблуждаешься, Ян. Заблуждается всякий, кто судит не зная. Что тебе известно об этой женщине? Ничего. Это все равно что судить о моих картинах понаслышке, никогда не видев их. Ты с презрением говоришь об отказе от ребенка… Но знай, что подобный отказ иногда может свидетельствовать о самой прекрасной любви. — Его голос отвердел, и он вдруг с неожиданной силой отчеканил: — Не осуждай, Ян! — И более спокойно: — Мать — тем более! Никогда нельзя осуждать мать. Кто может знать о ее беде, тоске, отчаянии?
Зрачки мальчика потемнели. Лицо уже не было детским, на нем проступила взрослость. Ян молча размышлял. Мысленно он вновь переживал те ночи, когда рисовал в своем воображении лицо с матовой кожей, пряди каштановых или черных волос, как у него, одну из тех женщин, виденных им на таинственной миниатюре, обнаруженной в мастерской художника. Ночи напролет Ян мечтал о той, которая склонялась над ним, нежно гладила лоб, пока он не засыпал, и оказывалась рядом при пробуждении.
— Возможно, вы и правы, — наконец признался мальчик. — По правде говоря, я не задал бы этого вопроса, если бы только…
— Да?
— Если бы только Маргарет хотя бы делала вид, что любит меня.
Ван Эйку нечего было возразить. Он пристально взглянул на мальчика, молча высказав свою тайну: Маргарет была скупа на любовь.
За ужином не было произнесено ни слова. Погруженный в свои мысли, Ян едва замечал встревоженные взгляды, время от времени бросаемые на него Ван Эйком.
Когда они вставали из-за стола, чтобы разойтись по своим комнатам, художник спросил:
— Скажи, тебе хочется спать?
— Не очень.
— Тем лучше.
Повернувшись, он направился к выходу.
— Куда вы идете?
— Прогуляться. Тепло… Лето быстро пролетает… Надо пользоваться каждым днем.
Вечер оказался на удивление теплым и мягким; небо было безоблачным. Редко выдаются во Фландрии такие вечера, когда взору открыты каналы и основания колоколен. Они наугад пошли по улочкам и очутились перед церковью Сен-Жан. Ван Эйк остановился. На мгновение Ян подумал, что алтарь опять влечет мэтра, но тот, долгим взглядом окинув здание, показал на небесный свод:
— Видишь ли, Ян, что бы ни случилось, говори себе, что там, вверху, есть звезда, заботящаяся о каждом из нас. Человек по-настоящему никогда не бывает одинок. Он просто забывает об этом. — Немного охрипшим голосом он продолжил: — Завтра начнется твое обучение.
Мальчик вздрогнул.
— Вы считаете, что я смог бы стать компаньоном? Как Петрус и другие?
— Еще нет. Я сделаю тебя самым великим…
Ян давно ждал этого часа. И теперь, когда он наступил, почувствовал радостную гордость и одновременно смятение. И вопрос, втайне задаваемый себе, самым естественным образом возник в его сознании: сможет ли он осуществить мечту Ван Эйка?
* * *
Они пустились в обратный путь на рассвете. Восточный ветер, тоже проснувшийся рано, равномерно раскачивал верхушки тополей. Когда они достигли улицы Нёв-Сен-Жилль, над Брюгге бушевал настоящий ураган.
— Как раз вовремя, — проворчал Ван Эйк.
Едва они переступили порог дома, как к ним уже поспешила Маргарет с расстроенным лицом.
— Ян, — нервно выговорила она, — у нас сидит агент сыскной службы. Он хочет поговорить с тобой.
— В воскресенье? По какому вопросу?
— Я не знаю. Он мне ничего не объяснил.
Ван Эйк досадливо поморщился:
— Не был ли я прав, когда сказал, что нельзя жить в Брюгге в такое время?
ГЛАВА 6
Мужчине было лет пятьдесят. Представительный, плотный, с бычьей шеей и необыкновенно синими глазами. Его удивительно матовая кожа была необычайна для фламандца. Одет он был в черный камзол, доходивший до половины ляжек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80