— А это еще кто такая? — воскликнула она весьма грозно. — Эге, да ты шпионила тут за нами, мерзкая гадина! Жанико! Бафомэ! Андреда! Бензозия! Матильон! Морригана! Все сюда! Смотрите!
Первым здесь же в кустах оказался Жан де Жизор.
— Ах вот, кто тут! — крикнул он. — Шпионка из Шомона.
— Я не шпионка, сударь, — пролепетала Алуэтта. — Я нечаянно тут оказалась. Я знать не знала, чем вы тут изволите заниматься. Но как же вам не стыдно, господин де Жизор!
— Хватайте ее! — закричал Жан подбежавшим участникам ковена. — Хватайте и вяжите, вот кого мы принесем в жертву богу Фламбо.
Несчастную Алуэтту схватили, вытащили из кустов, сорвали одежды и связали ими руки и ноги.
— Жанико и Матильон, несите ее за мной следом, — распорядился Бафомэ. — Только оденьтесь сначала. Нам надо будет пройти через замок. Андреда, Диона и Морригана, сопровождайте нас. Как только совершим жертвоприношение, мы предадимся любви с вами у губ Люцифера. Одевайтесь и пошли. А остальных я прошу продолжить ковен и достойно завершить его во славу Ормуса.
Бедной Алуэтте завязали глаза и в рот в качестве кляпа напихали чьи-то чулки. Затем ее долго несли вперед, направо, вперед, снова направо, налево, вперед, по ступенькам вверх, по ступенькам вниз. Затем к рукам привязали веревку и на этой веревке спустили куда-то глубоко, в какой-то колодец. Потом спустились туда сами и снова несли ее куда-то вперед и вглубь. Наконец, ей развязали глаза и вынули изо рта кляп. Она увидела себя в огромном подземелье, освещенном светом факелов. Трое мужчин и три женщины, участвовавшие в гнусном ковене, склонились над ней и страшно взирали на нее, улыбаясь плотоядными улыбками. Она лежала рядом с каким-то круглым колодцем, черный зев которого распахивался на расстоянии вытянутой руки. Бафоме, на котором все еще был шишак с козлиным черепом, держал в руке трепыхающегося связанного петуха.
— Приступим, — сказал он и быстрым движением оторвал петуху голову. Кровью, бегущей из шеи птицы, он принялся кропить нагое тело Алуэтты, приговаривая, — Эмен гетан! Эмен гетан! Слава тебе, божество, свет принесшее! В жертву тебе приносится эта невеста. Я — это ты, я — творение твое, и все у меня твое, Взором своим, Фламбо, заметь меня, слугу твоего Бафоме. Когда-нибудь я буду таким же великим, как ты. Всему — свое, каждому месту — свой жертвенник. Эмен гетан! Эмен гетан! Йо эвоэ, Люцифер! Возьмите невесту светоносного бога и принесите ему ее в жертву. Да будет так.
Жан де Жизор и второй мужчина, по кличке Матильон, взяли Алуэтту, подняли и поднесли к краю ужасного колодца.
— Прошу вас, господин де Жизор!.. — только и успела выкрикнуть она.
Негодяи раскачали ее и кинули в бездонную скважину.
Трудно найти объяснение тому, каким образом Алуэтта смогла прошмыгнуть мимо постов, которые были расставлены Бертраном де Бланшфором вокруг Жизора накануне проведения первомайского ковена. В самом замке к тому времени не осталось никого, кроме тамплиеров, взявших на себя все дела по хозяйству. Накануне дьявольского праздника в Жизор приехали необычные гости — целая стая хорошеньких женщин, богато одетых и увешанных драгоценностями. Их сопровождали пятеро мужчин. Все они обращались друг к другу странными именами — Андреда, Бензозия, Диона, Морригана, Ноктикула, Абондия, Ольда, Эродия, Рианнона, Арианрода, Перефона, Лилита, а мужчины — Эрн, Гернуннос, Либикоко, Барабба, Дюмюэль.
— Кто эти люди? — спросил Жан у Бертрана де Бланшфора.
— Лучше тебе не знать их настоящих имен, — ответил магистр.
Потом состоялся ковен, подсмотренный бедняжкой Алуэттой, за что несчастней нянька Ригильды де Сен-Клер заплатила жизнью. Руководил мерзостным праздником сам Бертран де Бланшфор под именем: Вафомэ.
Несколько его тамплиеров принимали участий под разными причудливыми кличками, подобным той, которую получил жизорский комтур. Отныне он был не просто Жан де Жизор, а Жанико Полиссон. Озорник Жанико.
На следующий же день после ковена гости уехали из Жизора, и лишь та, которую во время шабаша называли Морриганой, осталась. Жан проснулся утром в постели и обнаружил ее рядом с собой.
— Я полюбила тебя, милый Жанико, — сказала она, ласкаясь щекой о его грудь. — Я хочу, чтобы ты взял меня в жены.
«Значит, так тому и быть», — подумал Жан, целуя нежные сосцы Морриганы и воспламеняясь свежим желанием.
Ему было хорошо с ней, лучше чем с Алуэттой, хотя и она не очень-то была похожа на женщину его мечты, Жанну.
— Сколько лет тебе, Морригана, и как твое настоящее имя? — спрашивал он ее, отдыхая после очередного порыва любовного ветра.
— Лет? — улыбалась она. — Может, сто, а может, тысяча. Люди говорят, что мне еще только двадцать. А зовут меня Морригана, и это и есть мое настоящее имя.
Но вскоре выяснилось, что у Морриганы есть-таки настоящее имя, и зовут ее Бернардетта де Бланшфор. Она оказалась родной дочерью магистра Бертрана и было ей двадцать лет от роду. Жан сам не мог понять, что с ним происходит, заклятая ведьма околдовала его — стоило ему разлучиться с Бернардеттой хотя бы на час, как он начинал тосковать по ней. Свадьбу сыграли в начале августа. Обряд венчания проходил в церкви, где некогда служил отец Бартоломе, скончавшийся от грудной жабы два года назад. Теперь здесь совершали церковные обряды три тамплиера — Филипп де Перпиньян, Андре де Лаксале и Анри де Равенкрупп. Накануне свадьбы под вязом прошел еще один ковен в честь праздника сбора урожая, который у древних кельтов назывался Лугнассар. Михайлов день также был отмечен ковеном, и хотя Озорник Жанико охотно участвовал в этих радениях, его коробило, когда он видел, как его законная жена Бернардетта, вновь превратившись в Морригану, отдается какому-нибудь Дюмюэлю или Либикоко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129