«Да, — подумал король, — ему показалось, что он нашел правильную формулировку. Важно то, что они (тамплиеры) смотрят на все со стороны. Они менее французы, чем все прочие жители этого города. Чем даже те, что этот город сейчас жгут и громят.»
Король вернулся к камину. Де Молэ поднес свой бокал к губам и сделал несколько глотков. Филипп проследил за движением его кадыка, удостоверился, что вино действительно выпито, но к своему бокалу решил все же не прикасаться. Ввиду этого, — в ритме разговора образовался неожиданный провал. Чувствуя, что еще мгновение и он будет выглядеть смешным со своей утомительной подозрительностью, Филипп , ткнул пальцем в первую попавшуюся на глава вещь.
— А что это? Я с первого момента, как здесь появился, хотел у вас спросить, что это за сундук.
В углу зала действительно стоял огромный, монументального вида ящик, обитый толстым железом. В нем не было никакой красоты, кроме особой, банковской ее разновидности. Чувствовалось, что взломать это вместилище человеку не под силу.
— Собственно говоря, — пожевал губами де Молэ, — это просто ящик, только очень крепкий. Он был заказан специально для того, чтобы хранить в нем английскую корону.
— Английскую корону?!
— Да. В году, если мне не изменяет память, 1261, английский монарх, опасаясь, что бароны собираются его этой короны лишить, доверил ее хранение нашему банку.
— Она и сейчас в этом ящике?
— Нет, — улыбнулся Великий Магистр, — но ящик не пуст. В нем находится один из четырех эталонных ливров. Остальные в нашем банке в Кагоре… Вы ведь слышали об этой монете, Ваше величество?
— Да, — сухо ответил король. Он почувствовал, как в его истерзанное сердце вонзилось острие еще одного болезненного намека. По королевству уже давно ходили слухи, что на королевском монетном дворе чеканят неполновесную монету. Как одно из средств обуздания Филипповой жадности, кагорсины, ломбардские банкиры — несомненно вступив в сговор с тамплиерами — придумали этот эталонный ливр.
Едва слышно скрипнула сводчатая деревянная дверь и в покоях Великого Магистра появился полусогбенный служка, он бесшумно приблизился к креслу своего господина и наклонился к его уху, что-то шепча.
Его величество старался не смотреть в их сторону, дабы продемонстрировать благородное безразличие к чужим тайнам, но против его воли все чувства бедствующего короля устремились по следам почти неслышного шепота в отчаянной надежде приобщиться к этому, может быть, важному сообщению.
Служка говорил долго, новость была пространна. Лицо Великого Магистра оставалось невозмутимым. Это было неудивительно, человек занимающий его пост обязан владеть собой в любой ситуации. Де Молэ лишь раз отчасти выдал свое волнение. Его рука потянулась к столу и, осторожно нащупав бокал, поднесла его к губам. Интересно, что рука Великого Магистра взяла бокал короля. Отпив глоток, старик поставил бокал обратно, но Филипп не поверил в старческую рассеянность тамплиера. Он решил, что это был еще один акт сознательного унижения. Смотрите, мол, Ваше величество, насколько глупа и убога ваша подозрительность.
Когда служка ретировался в полумрак за спинками кресел, Филипп Красивый не удержавшись (а, все равно!) спросил:
— Ну что, эти твари уже подожгли Лувр?
— Нет, Ваше величество, но они устроили там из рядный разгром.
— Охлос, — прошипел Филипп, мягко барабаня пальцами по подлокотниками впериваясь взглядом в пламя полыхавшее в камине.
— Они не обнаружили там никаких особенных ценностей и поэтому…
Король живо повернулся к собеседнику.
— Да, — подтвердил тот, — они разгромили и вашу зеркальную галерею.
Филипп несколько раз глубоко вздохнул и осушил свой бокал вина.
— Точны ли ваши сведения?
— К сожалению, абсолютно.
— Вы говорите так уверено, как будто ваш человек был среди погромщиков.
— Чего бы мы стоили, когда бы это было не так.
Наступило продолжительное и неприятное молчание, заполненное лишь треском сучьев в камине. Де Молэ почувствовал, что сейчас его высокородный гость заговорит о чем-то важном. Он напрягся. По складу характера он не любил сюрпризов и неожиданных поворотов в жизни. Кроме того, Великий Магистр давно понял, что в сидящем рядом с ним красавце скрывается источник самой главной опасности и для него самого, и для Храма в целом. Может быть, имело бы смысл в самом деле подсыпать ему яду или удавить в бездонных подвалах Тампля, горько усмехнулся про себя де Молэ. Любой из представителей Ордена тех героических палестинских времен не раздумывая сделал бы это. Капетинг не зря так долго не прикасался к вину. Коварный опасается коварства. Де Молэ спросил себя, а почему он, собственно, не может поступить так, как следовало бы из простой житейской логики поступить во благо Ордена. Ослабла старческая воля? Настали другие времена? Исчезла вера в великое предназначение духовного подвига, совершаемого тамплиерами? Нет, ответил он на первый вопрос, нет, на второй, и на третий тоже с негодованием ответил — нет! Но Великий Магистр почувствовал некое душевное смятение оттого, что не может найти слов в объяснение своего собственного вопрошания. А ведь сказано — горе тому, у кого дух сомнения нащупывает трещину в сердце.
Жак де Молэ не успел слишком углубиться в свои размышления, ибо король Франции Филипп IV, прозванный Красивым, отверз свои прекрасные уста и соизволил произнести следующее:
— Я бы хотел напомнить вам, де Молэ, о нашем разговоре годичной давности.
— Каком разговоре, Ваше величество? — сделал вид, что не понял о чём идет речь, Великий Магистр.
— Я спросил вас тогда, как бы вы отнеслись к моему намерению вступить в ваш Орден.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73