Но их доверие обязывало его к ответственности, и немалой. Кальв не рассчитывал на то, что мальчики забудут о смерти отца. И он догадывался, где они провели лето; они отвечали очень уклончиво, когда он спрашивал их о плавании. Но Кальв испытывал почти отеческую любовь к сыновьям Эльвира, и рассказывать Олаву об их предательстве было для него немыслимо. Он надеялся, что со временем их ненависть к королю смягчится и что у них не будет повода мстить.В целом же Кальву не хотелось ставить свою верность конунгу выше верности своим близким. Он не забывал о том, как в силу дружеских отношений с Финном Харальдссоном позволил осудить Блотульфа из Гьёврана как язычника и изменника.Но дело было не только в этом. Он считал себя не столько королевским лендманом, сколько хёвдингом трёнделагцев. И когда то, что он считал выгодным для своей местности, не совпадало с пожеланиями короля, он не мог заставить себя стать на его сторону. И он утешал себя тем, придерживаясь правила: что хорошо для местных жителей, то в конечном итоге хорошо и для конунга.Его прежнее доверие к королю Олаву было подорвано после того, как он узнал о его поведении в Мэрине. Если он мог совершить такую грубую ошибку, думал он, то он может совершать их и дальше. Он с недоверием относился к поступкам и приговорам короля, и от него не укрылось многое, что показалось ему глупостью; в особенности это касалось его похода против старинных родов хёвдингов.Кальв улыбнулся: Сигрид никогда не упускала случая указать ему на это.С ее родичами тоже обошлись жестоко, он это видел. И он хорошо представлял себе ее чувства по отношению к королю, хотя вслух она об этом не говорила.В остальном же он многого не понимал в Сигрид. Она могла быть заботливой и нежной и внезапно, без всякой видимой причины, вспылить. Но он утешал себя тем, что мужчине трудно разобраться в настроениях женщин. Во всяком случае, он считал, что сделал все, что мог, проявляя редкостное терпение.Но мысли его снова вернулись к королю.Давно он уже не видел его, и теперь ему казалось странным снова встретить конунга в Каупанге. Ведь вопреки своему растущему сомнению в королевской мудрости и справедливости, он был захвачен мыслью Олава о создании единого норвежского государства на основе подчинения западных норвежских фюльке. Кальв почувствовал, как снова вспыхнуло его прежнее доверие к этому человеку, восхищение его прозорливостью и энергией.Но его удивляло противоречие между законами, которые намеревался ввести король, и тем беззаконием, с помощью которого он осуществлял свои планы.Он посмотрел на вошедшего в зал Грьетгарда, и юноша улыбнулся ему. Он пришел, чтобы забрать свое копье, которое забыл здесь.Кальв встал и вышел вместе с ним из зала, и когда они шли через двор, он положил руку на плечо юноши.
Приближалось Рождество, и Сигрид решила, что ей нужно исповедаться. И она думала, сходить ли ей к священнику Йону и покаяться в обычных мелких грехах, или пойти к Энунду. Она понимала, что если пойти к Энунду, разговор будет не из легких. И она уже решила отправиться к священнику Йону, как Энунд прибыл в Эгга в воскресенье после полудня.После визита Сигвата Сигрид с еще большим рвением взялась за ткачество и теперь старалась как можно скорее закончить новый ковер.Когда все собрались в большом зале, она извинилась и сказала, что ей нужно сходить в старый зал и взглянуть на свою работу. Но там она зажгла лампу и принялась доделывать ту часть, которую начала днем раньше.Она была целиком поглощена работой, когда Энунд вошел в зал; она даже не услышала его шагов. И он молча стоял и смотрел на нее.Рвение, написанное на ее лице, делало его моложе, хотя рот был обрамлен глубокими складками, а на переносице были морщины.— Вот как ты проводишь день Господень, — наконец произнес он.Вздрогнув, она повернулась к нему. Ей не понравилось то, что он застал ее врасплох.— Ты не мой духовный отец, — сухо заметила она.Энунд с удивлением взглянул на нее.— В самом деле, — признался он, — но я должен заметить, что священник Йон не выполняет своего предназначения…— Ну и что? — упрямо сказала Сигрид и снова взялась за тканье.Энунд подошел и схватил ее за руку.— Да, я не твой духовный отец, — сказал он, — но я не могу спокойно смотреть на то, что ты сознательно грешишь, не делая никаких попыток обуздать себя.Она сердито посмотрела на него, но он продолжал:— Я не знаю, что ты говоришь священнику Йону на исповеди. Но я был бы очень удивлен, если бы ты говорила ему то, что должна говорить, — глядя ей в лицо, он убрал ее руки с ткацкого станка, — скажи честно, ты исповедуешься перед ним, ничего не утаивая?Сигрид высвободила руки.— Ты не имеешь никакого права спрашивать меня об этом, — сказала она, вставая.— Сигрид, я говорю с тобой как священник, которому Эльвир доверял свои последние раздумья, как священник, чувствующий ответственность за тех, кого он передал в руки Господа навеки…Она снова села на скамью.— Оставь меня в покое! — сказала она.— Нет, — серьезно ответил священник.— Зачем ты пришел? — спросила она.— Мне нужно поговорить с тобой.— О чем?— О намерениях отомстить, которые есть у тебя и твоих сыновей.Сигрид опять вскочила.— Ты вмешиваешься не в свои дела!— Я вмешиваюсь в те дела, в которые Господь велел мне вмешиваться, — спокойно возразил Энунд. — Ты не очень-то сильна в христианской вере, если сидишь тут и ткешь в воскресенье вечером. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я сомневаюсь в искренности твоей исповеди, хотя ты и швыряешь мне в лицо, что я не твой духовный отец.Немного помолчав, он продолжал:— Если ты ответишь «да», когда я от имени Господа спрошу тебя, искренне ли ты исповедуешься, я поверю тебе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81