Он чувствовал себя пьяным, и его подташнивало. Холодный ветер ударил по перегретому телу и по промокшей насквозь одежде. Дитрик начал дрожать, и его вырвало. Толпа молча смотрела на него.
Трубач вышел вслед за ним и пошел прочь.
Дитрик, как привязанный, последовал за ним и повернул к юрте шамана. У двери он остановился, не смея войти. Трубач глянул на него через плечо, наклонился и вошел внутрь. Дитрик вздохнул. Он ощущал слабость, но почему-то у него появилась надежда. Он начал понимать, как все происходило на самом деле. Нижняя губа Трубача кровилась, как будто он прикусил губу, чтобы у него пошла кровь.
На следующий день, когда он пришел навестить Такса, Юммейк сидела в юрте Яя, болтала и ела вареное мясо. Дитрик, пораженный, уселся с ней рядом. Когда она посмотрела на него, он едва смог с ней поздороваться, не глядя ей в глаза. Он видел, что она очень слаба — руки у нее дрожали и ее спину подпирали подушки. Но щеки у нее порозовели, и глаза сильно блестели.
— Юммейк, — сказал он. — Я рад, что ты снова счастлива. Он не знал гуннского слова «здоровье».
Ее глаза еще сильнее заблестели от смеха.
— Дитрик, я счастлива, что ты говоришь со мной на моем родном языке.
Такс подошел к нему с маленьким кувшином Белого Брата. Они стояли и разговаривали и передавали кувшин друг другу. Потом Такс сказал:
— Римляне все еще стоят лагерем на равнине. Ты их видел?
Дитрик кивнул головой. Все знали, что каган не желает их видеть и не позволил им жить в своем огражденном дворе.
— Мой отец ходил к ним вчера вечером.
— О, почему ты не пошел с ним? Дитрик откинулся назад.
— Он меня не звал с собой. Мне кажется, что об этом никто не знает. Наверно, каган послал его с секретным поручением.
Он снова посмотрел на Юммейк. Яя сидел с ней рядом и кормил ее кусочками мяса, разрывая его руками.
— Что дал Яя Трубачу за его представление вчера?
— Он обещал ему половину жеребят, которых принесут его кобылы весной.
Дитрик захохотал. Белый Брат переливался в нем, согревая его и делая свободным.
— Неудивительно, что он богат. Этот Трубач.
— Трубач — великий шаман. Ты сам видел, как он высосал зло из Юммейк, — сказал Такс.
Дитрик передал ему кувшин. Во рту оставался сладкий вкус пьянящего чая.
— Я видел, как он устроил вчера представление для дураков. Как будто он ее излечил и даже потом выплюнул что-то кровавое. И что, Юммейк выздоровела?
— Посмотри на нее! Разве ей не лучше? Ты же сам видел то, что он высосал из нее, — этого кровавого червя.
— Такс, — обратился к нему Дитрик, убедившись, что их больше никто не слушает. — Откуда тебе известно, что Трубач не держал этого червя во рту все время?
Такс взял кувшин и снова отпил из него. Потом вытер рот рукой.
— Что ты хочешь сказать?
— Когда я стал обо всем думать, понял: он выплюнул то, что до этого держал во рту, а потом я увидел рану у него на губе. Может, он прикусил губу, чтобы кровь покрыла то, что он до этого держал во рту. Может, даже это был кусок веревки. Я не думаю, что он это высосал из Юммейк.
Такс рассеянно смотрел на него. Его реакция поразила Дитрика, который ждал взрыва негодования или того, что Такс ему не поверит.
— Он вылечил Юммейк тем, что забрал у нее зло, — все же сказал Такс. — Ты сам видел это. А сейчас Юммейк стало лучше.
— Но я уверен, что он плюнул в огонь что-то не то.
— На, поешь, — Такс подал ему маленькие пирожки с начинкой из яблок. — Я тебя не понимаю. Юммейк сейчас хорошо себя чувствует, правда? Эти пирожки приготовила мать Монидяка. Они вкусные, так?
Дитрик откусил кусок пирожка. Они были сделаны на «два укуса». Внутри теплой корочки было повидло из яблок.
— Она еще не полностью выздоровела.
Считая себя таким же умным, как Трубач, он расстраивался от того, что был не в состоянии все объяснить Таксу. Он доел пирожок и взял еще один.
— Она выздоровеет.
— Может, она сама бы выздоровела.
Но когда подумал об этом, то начал сомневаться. Юммейк очень больна. Он покачал головой.
— Я уверен, что Трубач — жулик!
— Он обладает большой силой. Может, действительно, как ты сказал — кровавый червь, который он выплюнул, не был болезнью Юммейк. Но он считал, что она должна выйти из нее, и когда он притворился, ей стало лучше. Это не жульничество, это — настоящая вещь. Никто из нас не мог ее вылечить, а он смог. Тебя волнуют вещи, которых ты не понимаешь. Это так глупо. А пирожки все равно хорошие, правда?
— Отличные, — сказал Дитрик, продолжая жевать.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Каган открыл ставни и высунулся в окно. За стеной частокола на дубе было множество светло-зеленых набухших почек с листьями. Они раскрывались под теплым прикосновением солнечных лучей и шелестели в легком весеннем ветерке. Он чувствовал запах деревьев, запах новой травы и реки. Запахи давали ему энергию. Ему хотелось бегать, как молоденькому жеребенку. Его забавляло, когда он представлял себя в виде жеребенка. Его голова и плечи были в рамке окна, обширный живот подпирался подоконником, и каган захохотал.
Позади него открылась дверь, и послышался звук сандалий, ступавших по деревянному полу. Это был Константиус.
— Мой каган.
— Не сегодня, — сказал каган, все еще выглядывая из окна. — Я сейчас занят другими делами.
Сегодня должен был прийти Ардарик и рассказать о своих планах нового нападения на Рим. Аттила закрыл глаза и вдохнул свежий воздух.
— Мой каган, — упрямо повторил Константиус — Я молю, чтобы ты выслушал мое мнение.
Каган открыл глаза. Далеко отсюда, на равнине, скрытый от глаз холмом гепидов, находился лагерь римлян. Они находились там уже пять дней. Каждый день у него появлялся гонец и просил, чтобы их принял великий каган.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81