— Интересно! — сказал он. — Я, например, в детстве не умел так рисовать. Да и сейчас не умею. Это вы ее научили?— Нет, — отозвалась Агнесса, — я, скорее, приучила.Она подошла и села рядом с Орвилом.— Иногда мне нужно было делать что-либо по хозяйству, и я, чтобы чем-то занять ее, совсем еще маленькую сажала за стол, давала бумагу… А теперь она уже сама постоянно рисует.— Надо подарить ей краски, — решил Орвил. — Пусть пробует рисовать красками. Я, конечно, не знаток, но, по-моему, у нее явные способности.Агнесса покачала головой.— Я думаю, о способностях говорить рано. В детстве многие кажутся способными, а потом все исчезает куда-то.— У вас есть маленькие дети? — спросила Джессика, делая вид, что не замечает строгого взгляда Агнессы.— Нет, — ответил Орвил.— Джесс! — вполголоса предостерегающе произнесла Агнесса, но Джессика не обратила на это внимания.— Да? — глубокомысленно произнесла она и посоветовала: — А вы возьмите кого-нибудь в дочки!Агнесса, чтобы скрыть вспыхнувшую краску неловкости и смущения, отвернулась к окну.— Джесси, вон там Тина и Эмма, пойди поиграй с ними, — сказала она.— Не хочу.Обычно у Агнессы не возникало проблем с дочерью, это был, пожалуй, первый случай, когда девочка проявляла характер.— Иди, — повторила Агнесса. — Покажешь им новую куклу. А потом вернешься к нам.— Ладно, — с неохотой согласилась Джессика. Когда девочка ушла, Агнесса вздохнула свободнее.И все-таки сохранялась какая-то недосказанность между нею и Орвилом — оба ясно чувствовали это. Орвил смотрел на Агнессу — на длинные ресницы опущенных глаз, на нежную незагорелую кожу лица, на выбившуюся из прически тонкую прядь волос. Безжалостный труд посудомойки испортил ей руки; Орвил подумал о том, что Агнесса все эти годы, забывая о себе, постоянно думала, заботилась о дочери: ни один человек, взглянув на Джессику, не сказал бы, что девочка выросла в такой бедности. Сам Орвил тоже не подозревал, какой слабой, крошечной она родилась: он видел перед собой вполне развитого, здорового ребенка.Глядя на Агнессу, он вдруг принялся искать в ее лице черты, которые передались Джессике. Джессика была миловидным ребенком, но Орвил хотел бы видеть ее несколько иной: с такими же темными, как у сидящей перед ним женщины, волосами, черными ресницами и прохладно-зеленым цветом глаз.Он смотрел на Агнессу: что изменилось в ней за эти годы? Конечно, она стала старше, что-то исчезло, но в то же время новая прелесть появилась в ней. Девчонка превратилась в женщину! Орвил вдруг будто новыми глазами увидел, как густы шелковистые пряди волос Агнессы, как свежо ее лицо… И она умна: она, как видно, хорошая мать и хозяйка и может стать верной подругой тому, кто полюбит ее. Чья она теперь, эта женщина? И почему он решил тогда, много лет назад, что не может обладать ею?!Он думал долго, смотрел на ее лицо, руки, шею — и внезапно чуть не задохнулся от тех мыслей, что пришли ему на ум.— Мисс Митчелл! — позвал он, стараясь отвлечься.— Да? — отозвалась она. Она не была особо искусна в кулинарии, но сегодня испекла печенье, заняв в очередной раз денег на сахар и муку, и сейчас хлопотала, накрывая на стол.— В вашем городе, кажется, есть хороший театр?— Есть.— Вы были в нем?— Нет.— Хотите посмотреть?Она не ответила. Женская гордость не позволяла ей говорить, почему она не может пойти.Ни одного хорошего платья! И ничего вообще!Лицо ее горело. Она чуть заметно покачала головой.Разговор разладился.«Двадцать три года, — вновь подумала Агнесса, — золотой возраст! Пройдет, все пройдет, а останется что?» Не век она будет молода, а что ждет ее в жизни? Череда безутешных лет?Мысли нахлынули на нее, опять придавили неусыпной тяжестью: ничего ей не видать — ни любви, ни света, ни радости! Ничего, ничего, никогда!Она почувствовала головокружение и оперлась на стол. Так бывало, она не удивилась, не испугалась, только очень захотела остаться одна, чтобы прийти в себя от всего, что пришлось передумать не в первый раз.Но у нее был гость, и она не могла забыть об этом.— Мистер Лемб, я просмотрела ноты. Удивительно, но почти все произведения — мои любимые.Она говорила искренне, и его карие глаза задумчиво блеснули.— А ваш любимый композитор?— Трудно сказать. У многих я находила что-то близкое, волнующее меня. Мне нравятся Шуберт, Бетховен…— Жаль, что нет пианино, вы бы сыграли.— Пожалуй…— Мы провели бы чудесный вечер.Агнесса зажгла лампу. Орвил следил за ее неторопливыми движениями.— Я люблю сумерки. А вы, мисс Митчелл?— Не знаю. Раньше любила утро, потому что за ним следовал новый день. А теперь… Вечер, может быть.— Почему?Агнесса подняла глаза.— Можно лечь спать и забыться.— Вам никто не помогал все эти годы?— Я встречала хороших людей, Филлис, например.Они поговорили еще немного, потом Орвил собрался уходить.— Ну вот, мисс Митчелл, — сказал он, — утром я уезжаю. Спасибо вам.— За что? Это вам спасибо, я должна благодарить вас.— Вы ничего мне не должны, — ответил Орвил. Агнесса вдруг заметила в его взгляде нечто новое, какой-то странный пугающий огонь. Он, ни слова ни говоря, взял ее руку и поцеловал.— Не надо…— испуганно прошептала Агнесса. — Мистер Лемб!Она отняла руку и внезапно, неожиданно для самой себя, расплакалась. Она хотела сдержаться, но не смогла все годы одиночества, обид и тоски выплеснулись в этих слезах.— Не надо, ничего не надо, — проговорила она, когда Орвил участливо потянулся к ней.— Простите, мисс Митчелл, я не хотел вас обидеть! Успокойтесь, пожалуйста! Я сейчас уйду, только успокойтесь! Вернется Джессика, она испугается!Последние слова подействовали. Агнесса умолкла, вытирая слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130