Мансур стоял перед ней и молчал. Девушка подняла голову и посмотрела ему в лицо. В этом человеке ощущалась странная, напряженная сдержанность – будто он постоянно боролся с самим собой. А еще Мадина чувствовала, что он по-особому беззащитен перед ней, а быть может, и перед своими чувствами.
Потом девушка заметила, что рубашка Мансура на левом боку потемнела от крови.
– Ты ранен?
– Кажется, да. Но это ерунда.
– Рану нужно перевязать, – строго произнесла она.
Мансур разделся до пояса, и девушка, не смущаясь, стала разглядывать его красивое, сильное, отмеченное шрамами тело. Рана была поверхностной и не представляла опасности. Девушка сняла с себя длинный тканый пояс и обвила им туловище Мансура. Он не шевелился, мечтая, чтобы это мгновение длилось вечно. Прикосновения Мадины обжигали его кожу, точно языки пламени.
Когда Мадина закончила перевязку, янычар достал кинжал и вложил ей в руку.
– Зачем? – Спросила девушка.
– Я хочу, чтобы ты меня убила. – Он говорил без тени притворства, в его взгляде, в голосе не было и намека на слабость – только порожденная безысходностью твердая уверенность в правильности своего решения.
– Почему?
– Потому что теперь я действительно не знаю, как мне жить дальше.
Ее взор оживился – казалось, в глубине глаз зажглись маленькие звезды.
– Ты считаешь, я смогу вонзить нож в тело живого человека?
– Ты дважды делала это. И не раз пронзала невидимым оружием мое сердце. Ты уничтожила мою надежду, погубила душу. Осталось покончить с телом.
Мадина тряхнула головой.
– Ты меня обвиняешь?
– Нет. Я тебя люблю и понимаю, что именно в этом заключается смысл моей жизни. Но, к сожалению, моя любовь навсегда останется неразделенной и безответной. Стало быть, мне незачем жить.
Он произнес это не умоляюще, не горестно, не униженно, а серьезно и с достоинством.
– Я не хочу тебя убивать, – прошептала Мадина, и глаза Мансура заблестели, оттого что она сказала «не хочу», а не «не смогу».
– Не хочешь, но убьешь. Я знаю, как заставить тебя это сделать. – С этими словами он решительно притянул девушку к себе и поцеловал. В этом непрошеном, неожиданном поцелуе была вся сила его отчаяния и желания. Кожа Мансура была упругой и горячей, и Мадина не знала, как вырваться из кольца его рук. Глаза черкешенки встретились с его глазами. Она была поражена красотой этих глаз, наполненных светлой мечтательностью и пронзительной грустью, – такой глубокий взгляд встретишь далеко не у каждого человека. В этот миг девушка снова увидела в янычаре не бездумного и жестокого воина, а искренне страдающего человека и пламенно любящего мужчину.
– Убей! – Прошептал он. – Умоляю, убей! Только не мучай!
Мадина выронила кинжал. Она дрожала от странного, непонятного чувства, какое испытала в тот момент, когда Мансур, надев ей на палец перстень, стал целовать ее руки. То было болезненное желание, острое, пугающее и непонятное, желание уступить, покориться его страсти.
Янычар потянул ее на пол, на ковер. Мадина не сопротивлялась. Сердце девушки билось часто и сильно, но сама она выглядела окаменевшей, завороженной, околдованной странными чарами. Перед пронзительной, чувственной силой пугающей неизвестности ее наивная, хрупкая, трепетная девичья любовь померкла. И пусть помрачение ума и сердца длилось всего лишь миг, этого оказалось достаточно для того, чтобы она сдалась.
Мадина не стала его останавливать и отдала себя так, как если бы Мансур был единственным мужчиной в ее жизни. Она чувствовала, что никто не подарит ей таких изысканных, пламенных, страстных ласк. Ни один мужчина с такой пронзительной ясностью не заставит понять, что она – единственное сокровище его жизни. Пав перед безумством его любви, она осознала, какое мучительное, огромное, невероятное счастье способна подарить другому человеку.
Взор Мансура был затуманен слезами. Повязка на боку окрасилась кровью. Он тяжело дышал, и Мадина видела, как сильно бьется его сердце.
– Я не верил, что это случится! И пусть ты меня не любишь, я благодарен тебе за то, что ты позволила мне обмануться и хотя бы ненадолго поверить, что ты принадлежишь только мне!
Девушка села и резким движением смахнула с лица прядь волос. Ее руки дрожали. Тело горело. Она не знала, что сказать. Ей было мучительно стыдно, оттого что, отдавшись Мансуру, она испытала дикое, страшное, почти невозможное наслаждение.
– Я тоже переступила черту, – прошептала Мадина. – Изменила Айтеку, забыла о том, что у меня есть его сын!
В глазах Мансура заплясало пламя.
– А если твой жених мертв?
– Неправда! – Яростно вскричала девушка. – Ты не имеешь права желать ему смерти!
– Я не желаю, – смиренно произнес Мансур. – Но если он и вправду умер? – Потом взмолился: – Мадина! Оставайся со мной! Выходи за меня замуж! Я буду любить тебя всю жизнь, только тебя, и никогда не возьму другую жену! Я стану относиться к твоему сыну, как к своему собственному.
В это время Ильяс проснулся и подал голос.
– Он очень похож на Айтека, – сказала Мадина, беря сына на руки.
– Ты родишь еще одного, и он будет похож на меня, – усмехнувшись, произнес Мансур.
Она с силой ударила его по лицу. Потом опустила голову и прошептала:
– Я не хотела. Прости. Ты ни в чем не виноват. – И, чуть помедлив, добавила: – Я ненавижу себя.
Мансур взял ее руку и поцеловал.
– Нет, лучше вини меня. В чем хочешь. Только не мучайся. – Мадина отвернулась и принялась кормить сына. Через некоторое время попросила:
– Расскажи о себе.
– Что рассказать?
– Откуда ты, из какой семьи? Почему стал янычаром?
Мансур стал отвечать. Почти в каждой фразе звучало слово «не знаю».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70