Девушка повернулась и удивленно уставилась на него. В ее взгляде было нечто большее, чем простой интерес.
– Так ты не турок?
– Думаю, нет. Скорее всего, мои родители были христианами.
Мадина покачала головой.
– Мне страшно даже подумать о том, что мой сын может вырасти без матери и отца, не испытать родительской ласки, что чужие люди способны вершить его судьбу и кроить ее по своей мерке! По сути дела, ты служишь тем, кто отнял у тебя самое дорогое.
– Прежде я этого не понимал.
– С каких пор ты воюешь?
– С пятнадцати лет.
– Когда ты начал убивать?
– Со времен своего первого военного похода.
– Тебя не мучили угрызения совести?
– Нет. Мне говорили, что это мой долг. – Мадина взяла его за руку.
– Не возвращайся туда. Попробуй жить по-другому.
– Как? Я умею только воевать и убивать. – Она пристально посмотрела ему в глаза.
– Не только. Еще ты умеешь спасать. И… любить. – Мансур улыбнулся, и девушка впервые ответила на его улыбку.
– Могу ли я надеяться, что ты вновь побываешь в моих объятиях? – Спросил янычар и, осмелев, добавил: – Тебе было хорошо со мной – я это видел и чувствовал.
Мадина смутилась и нахмурилась.
– Не будем об этом. Твоя повязка в крови! Нужно перевязать снова. И потом, я хочу есть.
– Я видел неподалеку несколько лавок. Схожу туда и принесу что-нибудь, – с готовностью заявил Мансур и вскочил на ноги.
Мадина поразилась его выносливости. Она поняла, что перед ней человек, который никогда ни на что не жалуется, который привык твердо идти к своей цели, какой бы недосягаемой и сложной она ни была.
Через полчаса янычар вернулся и принес шарики из риса, вареноё мясо, пирожки, халву и целую корзину фруктов.
– В ваших домах существуют женские и мужские половины? – спросил Мансур, когда они сидели на ковре, привычно скрестив ноги, и ели.
– Да. Но мы всегда собирались вместе за ужином. Наши мужчины редко берут больше одной жены, а наши женщины никогда не прячут лицо под покрывалом.
Мадина рассказала о своей семье. Девушка избегала упоминать об Айтеке, и Мансур был благодарен ей за это. После ужина он лег и заснул, но Мадина не могла спать, она сидела и думала.
Вечером погода испортилась. Над горизонтом клубились темные тучи. Потом по ним огненной плетью хлестнула молния, разорвала грозную темноту пополам и по улицам рассыпались прозрачные бисеринки дождя. Мадина долго смотрела в окно, и ей чудилось, будто ее мысли сверкают, как эти огненные зигзаги, и чувства струятся непредсказуемым бурным потоком.
Когда дождь кончился, за окном воцарилась непроглядная, без единой звездочки темнота. Мадине казалось, что она очутилась в ловушке. Слова и прикосновения Мансура обладали притягательной силой. Если после всего случившегося она все-таки сможет вернуться домой, лучше утаить от Айтека события этого дня и этой ночи. Не важно, плохо это или хорошо. Просто так будет разумнее. Девушка знала: если Айтек узнает о том, что было между ней и Мансуром, он ни за что не возьмет ее в жены. Он никогда не простит ей того, что она принадлежала другому. Это способен сделать лишь обезумевший от любви янычар.
Мадина по-прежнему верила в то, что ее жених жив. Но себе самой она больше не доверяла. Недаром говорят, что человеческая жизнь – это караван-сарай; смертный вступает в его пределы, не в силах предугадать, чего ему ждать. И только один Аллах знает, как повернется судьба человека и что он посмеет нарушить. Только Бог волен судить людей и выносить им приговор.
Под утро девушку сморил сон, а на рассвете она проснулась от изощренных, чудесных, низменных и в то же время возвышенных ласк. Тело Мадины изогнулось в последнем сопротивлении и… не устояло. Оно знало о том, что его ждет, и не смогло противиться сладостному натиску. Мансур обладал ею так, словно это был первый и последний раз в его жизни. И девушка вдруг поняла, что янычар боится этой любви гораздо больше, чем она – его страсти, но вместе с тем жаждет ее с той страшной силой, с какой несутся ураганы и рушатся горы.
С этой мыслью Мадина обвила руками шею молодого воина и прильнула губами к его губам.
Глава IX
Отныне они так и жили – избегая откровенных разговоров, стараясь не задаваться вопросами о причинах своего странного союза, не загадывая, что ждет их в будущем. Каждую ночь Мадина спала в объятиях янычара; она не просто покорялась его страсти, она сполна возвращала ему поцелуи и ласки, и любой человек, если бы он только взглянул на них со стороны, мог сказать, что их связывает крепкая и отчаянная любовь.
С тех пор как Мадина уступила его страсти, янычар не стал вести себя по-иному – самодовольно, высокомерно, равнодушно или грубо. Он говорил, что своей улыбкой она похитила его сердце, сидел у ног девушки и целовал ее руки, старался исполнять все желания черкешенки. Он был очень счастлив, но смертельно боялся потерять свое счастье. А еще Мансур понимал, что ему нужно сделать окончательный выбор между войной и любовью.
На исходе шестого дня янычар неожиданно заявил Мадине, что должен сходить в казарму. Она посмотрела на него так, будто он заговорил о чем-то непонятном и странном.
– Я вызову одного из своих… бывших товарищей и поговорю с ним, – испытывая неловкость, объяснил Мансур. – Мне и в самом деле пора решать, как жить дальше.
Мадина согласно кивнула, но он не понял выражения ее лица, на которое вдруг опустилась мрачная тень.
Мансур наклонился и поцеловал девушку, а потом неожиданно – он сделал это впервые, и черкешенка была потрясена! – осторожно коснулся губами лица ее ребенка.
– Только прошу, дождись меня! – Умоляюще произнес он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70