Он будет осыпать ее нежными словами и щедрыми обещаниями, пока она не перестанет быть загадкой для него, а когда его любопытство будет удовлетворено, он отделается от нее.
Она не такая, как все. Она не вымаливала униженно его любовь, не соблазняла обещаниями. Он не интересует ее, это ясно. С другой стороны, она не избегала его и не изображала застенчивую, испуганную девочку. У нее была сила воли, в противном случае она бы не оказалась здесь. Ее нельзя было запугать. Даже в минуты опасности она старалась не обнаруживать свой страх. Самые дикие вспышки его гнева она встречала с пониманием, приводя его этим в замешательство.
Он надеялся, что она говорит ему правду, но не мог быть уверен в этом. Она была тайной для него, и это было опасно. Необходимо было узнать о ней все, что возможно. И, видит бог, когда он узнает все, наступят, как всегда, скука и пресыщение.
Пилар не стала отвечать на его издевки, и он отступил. Вдали светились окна их единственного убежища. Он указал ей на него жестом, исполненным галантности и искренности.
Пилар пошла к домику, оставив разбойника позади. Она отвлекла Рефухио от грустных мыслей о Висенте, но, как ни странно, не чувствовала удовлетворения от этого. Ей казалось, что она добилась не уступки, а лишь временной отсрочки.
Отдыха не было. Рефухио отрывисто и резко отдавал приказы и сыпал указаниями, большую часть времени оставаясь ожесточенным и озлобленным. Даже в редкие минуты спокойствия его ни о чем нельзя было спросить. Он поднял всех на ноги и заставил седлать коней. Пилар думала, что ее оставят, но ей было язвительно приказано садиться в седло. Они захватили с собой ларец серебра — Рефухио считал, что деньги им не помешают. Исабель взяли только потому, что она истерически боялась снова остаться одна. Все ехали по дороге, и солнце взбиралось по розовой гряде облаков в чистую лазурь неба. Наконец кто-то осмелился спросить, куда они направляются.
Пунктом назначения оказался Кадис. Тысячелетний Кадис, пристанище десяти тысяч кораблей. Город, где финикийские мореплаватели вспоминали о родном Тире, где карфагеняне и римляне вином встречали танцовщиц. Сюда же было доставлено золото ацтекских богов. Кадис, где море окружает Аламеду, и Аламеда подступает к городу, Кадис, охраняемый скалистыми горами Лос-Кохинос и Лас-Пуэрхас…
Они направлялись в Кадис, откуда должен был отплыть в Луизиану дон Эстебан.
Никто не спросил, что они будут там делать. Для вопросов не оставалось ни времени, ни сил, ни дыхания. Пилар считала, что раньше они путешествовали очень быстро; она заблуждалась. Сейчас они мчались по горным дорогам, заставляя встречных путников прижиматься к обочине, давя подворачивавшихся под копыта гусей и цыплят. Крики и ругань неслись им вслед. Они превратили упитанных горных лошадей в загнанных кляч, ели и пили, стоя одной ногой в стремени, и ни на минуту не смыкали глаз.
Им приносили поесть, уводили измученных коней и приводили свежих. Те, кто помогал им, тихо беседовали с Рефухио, указывали путь, объясняли дорогу и провожали путников. Иногда он расплачивался за услуги серебром.
Лига за лигой оставались позади. День мерк, приходила ночь, и снова наступал день, а они все мчались на юг. Пилар была измучена еще до того, как они пустились в путь, теперь же каждое движение было для нее пыткой. Иногда ее охватывало блаженное полузабытье, и она, сохраняя зрение и слух, теряла способность чувствовать. Ее пальцы превратились в клешни, годные лишь на то, чтобы держать поводья, а на бедрах, казалось ей, кожа была содрана начисто и раны никогда не заживут. Она отличалась от всех еще и тем, что не могла, подобно Балтазару, спать на скаку. Она держалась в седле благодаря лишь недюжинной силе воли да еще жуткому гневу.
Ее гнев был направлен против Эль-Леона. Его силы, казалось, не убывали. Он ни разу не покачнулся в седле и не споткнулся, спрыгивая на землю, он выдерживал все и оставался всевидящим и всеслышащим.
Он вел их, не позволяя медлить или тратить время впустую, не позволяя сделать остановку, чтобы выспаться, еле давая отдышаться. Пилар не жаловалась и без стона выносила усталость и боль. Но в душе она ругала на чем свет стоит человека, мчавшегося впереди, называя его бесчеловечным, бесчувственным, высокомерным чудовищем. И в уме составляла план мести.
На второй день они прибыли в Кадис. Полуобвалившиеся городские стены явно нуждались в ремонте. У ворот не было стражи. Они галопом пронеслись по улицам и вскоре были на другом конце города, в гавани, где остановились возле таверны, на покосившейся вывеске которой был изображен петух верхом на дельфине. Внутри таверны в спертом воздухе витали запахи табака, кислого вина, пота и рассола. Хозяин был огромен и толст, как гиппопотам. Он восседал за столом, лениво прихлопывая мух, и столь же бесстрастно отвешивал шлепки по заду подвернувшимся под руку служанкам. Он расхохотался, услышав название корабля, о котором стремились разузнать путники. Его тучное тело заколыхалось, волны жира сталкивались между собой, напоминая бушующее море.
Хозяин сообщил, что вокруг этого корабля была поднята большая суматоха и спешка, ибо на нем отправляется человек, считающий себя важной шишкой. Более того, он был уверен, что весь Кадис должен признать его таковым. В доках поговаривают, что этот тип весьма капризен и кичится своим богатством. Он уже исполосовал спины не только портовым грузчикам, нанятым для переноски его багажа, но и молодому слуге, которого он зовет Висенте. Кроме того — у богатых свои причуды, — грузчики были лишены причитающейся им выпивки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117