Он сказал, что уже знает, как она вывела женщин на свободу, что она героиня, и уж он постарается, чтобы ее слава дошла до Нового Орлеана. Любуа превозносил ее храбрость, восхищался тем, как она держалась в трудных условиях. Он уверял, что теперь ей нечего бояться: те, кто ее угнетал, не останутся безнаказанными.— Что вы имеете в виду? — спросила Элиз, хмурясь. — Условия договора требуют, чтобы французы оставили начезов в покое, после того как они освободят женщин и детей.Любуа небрежно махнул рукой:— Этот договор — такой пустяк! Мы не собираемся придерживаться обещаний, вырванных у нас угрозами. Да мы что угодно обещали бы, лишь бы не дать этим дикарям сжечь французских пленных!— Но вы дали слово, это вопрос чести!— Какое понятие о чести имеют начезы, напавшие на форт Розали и перерезавшие его население, как свиней? Кроме того, губернатор Перье отдал специальный приказ, предписывающий нам показать этим дикарям, что значит гнев короля Франции. Они должны быть наказаны сурово, чтобы не посмели никогда вновь совершить такое зверство.— Вы не сделаете этого! Это несправедливо! — Элиз было безразлично, что на нее начали оборачиваться. Командующий экспедицией коснулся ее плеча:— Вы переволновались, в этом нет ничего удивительного. Не думайте о вещах, которые недоступны вашему пониманию, мадам Лаффонт. Оставьте это военным, это их дело.Он поклонился и ушел. Глядя ему вслед, Элиз думала, что совет старейшин совершенно справедливо проявлял такое недоверие. Она бы не поверила в это, если бы не услышала сама, что французы не имеют ни малейшего намерения соблюдать условия перемирия. Не было никакого сомнения, что они нападут вновь, — весь вопрос был в том, когда это случится. Немного утешало только то, что Рено это не застанет врасплох.Как бы то ни было, французы и их индейские союзники отступили к реке — туда, где стоял на якоре их корабль, перевозивший продовольствие и боеприпасы. На высоком берегу, недалеко от того места, где раньше находился форт Розали, были построены временные жилища из молодых деревьев и тростника. Часть из них предоставили женщинам и детям, которым были выданы одеяла и одежда, мыло и кухонная утварь. Неподалеку находился лагерь индейцев чокто, их вооруженные воины охраняли это место.В течение первого дня стало ясно, что чокто считают француженок и их детей в некотором смысле своими заложниками. Они принесли им дичь и зерно, но когда женщины захотели сходить за водой и хворостом, им разрешили это сделать только в сопровождении конвоя.Эти ограничения не стали сюрпризом для Элиз — после предупреждений Рено она ничего другого и не ожидала. С некоторым удивлением она отметила, что женщины безропотно приняли ограничение своей свободы. Очевидно, они думали, что чокто могут считаться друзьями, не сомневаясь в том, что королевский лейтенант обеспечит им освобождение и скорое возвращение в Новый Орлеан.Сама Элиз так мало доверяла чокто, что ей невыносимо было каждое притеснение. В отличие от начезов чокто были невысоки ростом и нечистоплотны. Их одежда представляла собой странное сочетание купленного у французов платья, часто поношенного, и звериных шкур. Их лагерь был завален сломанными инструментами, разбитой посудой и обглоданными костями. У воина, который был приставлен к Элиз и ходил за ней по пятам, было рябое лицо грязно-черного цвета из-за привычки греться дымом походного костра — эту привычку имели все члены племени. Элиз была не слишком любезна с ним, резко возражая ему на языке начезов каждый раз, когда он пытался преградить ей дорогу. Впрочем, большая часть ее раздражения была вызвана беспокойством о пленных женщинах, о начезах, все еще находившихся в форте. Ее тревожило выражение глаз Рено, когда она покидала форт, который французы называли «фортом Доблести».Однако особенно тревожиться ей было некогда. Элиз переводила по мере надобности просьбы пленниц, пыталась уладить неизбежные споры о том, кто с кем будет жить, устраивала три дюжины детей, которые оказались сиротами. Прошло несколько часов, прежде чем она поняла, что не видела среди женщин мадам Дусе. Не найдя ее, она разыскала молодую девушку, которая, как помнилось Элиз, помогала мадам Дусе.— О, Элиз, что же я могла поделать? — воскликнула девушка. — Это случилось у ворот, когда индейцы собирались выстрелить в вас. Мадам вдруг вырвалась и побежала назад в форт. Мы побоялись, что воины начнут стрелять, если мы закричим. Бежать за ней мы тоже не осмелились — ведь нас могли схватить и уже не отпустить. Не вините нас, пожалуйста. Мы ничего не могли поделать, ничего!— Конечно, ничего, — сказала Элиз упавшим голосом.Она была в отчаянии оттого, что даже не заметила исчезновения мадам Дусе. Она была так занята своими проблемами, так переживала из-за своего любовника, что покинула беспомощную женщину, зависевшую от нее! Чувство вины мучило Элиз. Что станет с мадам Дусе? Потребуют ли французы ее освобождения, узнав, что она осталась у начезов? А если начезы откажут в этом, постараются ли солдаты спасти ее, рискуя жизнью?Большинство вопросов Элиз остались без ответа: воин чокто, охранявший ее, не позволил ей пойти к французам. Тогда она послала записку лейтенанту Любуа, в которой сообщила, что мадам Дусе осталась в форте, и попросила послать отряд солдат, чтобы освободить ее. Однако время шло, наступила темнота, но никаких известий не было.Элиз делила кров с Элен, ее ребенком и еще четырьмя сиротами. Женщины приготовили ужин, состоявший из жареной утки с овощами. Съев последний кусочек, дети сразу же уснули, Элен тоже начала зевать. Это была естественная реакция на все волнения дня;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112