Каждый раз, когда она пыталась объясниться, Винсен увиливал или просто признавал, что не так легко вписаться в такую многочисленную семью. Но Беатрис было плевать на Морванов, она хотела, чтобы ее любил он, и никто другой, и не только за ее тело и молодость, но любил по-настоящему. Он улыбался, не веря ей, как если бы речь шла о детской шалости, а потом лицо его принимало меланхоличное выражение, причину которого она не понимала. Из-за того, что она настаивала, мучила, вешалась на шею, ей однажды вечером удалось его разозлить – его, который всегда владел собой, – и он сказал, что ей не стоит рассчитывать, что она сможет водить его за нос и сделать с ним все, что захочет. Она плохо запомнила эту единственную семейную сцену, которую оборвала, хлопнув дверью.
Перед приближающимися каникулами она колебалась между уныньем и надеждой. В Валлонге Винсен будет более доступным, более спокойным. С другой стороны, у нее будет возможность загореть, носить мини-юбки, броситься в любовные шалости. Правда, присутствие семьи было бы еще тяжелее, чем обычно. Не говоря уже о близости Магали, о которой Винсен никогда не говорил, все фотографии исчезли, но воспоминания порой погружали его в размышления. С тех пор как Тифани и Лукас заговорили как-то о своей матери, она с тревогой избегала их реакции и чувствовала, как смешная ревность переполняла ее. Но Магали вовремя получила то, что хотела, и, прежде всего, детей.
И тут опять Винсен повел себя категорично. Если он и согласился на брак, то отказывался снова стать отцом, считая, что в возрасте сорока трех лет он скорее предназначен для роли деда. Беатрис возражала, тщетно приводила доводы, но каким бы образом ни представляла свою просьбу, она получала отказ. Однако она не хотела расставаться с желанием иметь ребенка, навязчивой мыслью сжимать малыша в руках, и тем более с возможностью укрепить их семью. Перед колыбелью Винсен мог бы смягчиться, она была в этом убеждена, уже готовая перестать пить противозачаточные таблетки, не говоря ему об этом. Только риск окончательно настроить его против себя заставлял колебаться. Но когда она пыталась найти другой способ снова завоевать его, ничего не приходило ей в голову. Если ей однажды удастся стать матерью его ребенка, а не просто слишком молодой женой, к которой он относится с презрением, тогда он снова, может быть, станет тем мужчиной, которого она считала идеальным и в которого по-прежнему была безумно влюблена.
– И мой отец ничего не говорит, он считает это нормальным! – взорвался Виржиль.
Ален молча продолжал продвигаться вперед, руки в карманах, разглядывая оливковые деревья в поисках следов кошенилей. Время цветения было ранним. Молодые ветки гнулись от изобилия плодов и притягивали огромное количество паразитов.
– Моя сестра с Сирилом, тебя это не шокирует? – продолжил он с досадой. – О, я отлично знаю, что ты встанешь на его сторону…
– Сирил мой крестный сын, у него нет отца, и я его очень люблю, да, – пробормотал Ален.
– Согласен, согласен! Но есть тысячи других девушек, почему он выбрал собственную кузину?
– Вы не двоюродные братья.
– И слава Богу! В любом случае я ничего не могу с этим сделать, я его не переношу. Если я увижу, как он кладет свои лапы на Тифани, я набью ему морду.
Ален резко остановился, бросив на мгновение тщательное обследование растений.
– Что это еще за роль заступника? Тебя кто-то просил о помощи? Твоей сестре девятнадцать, Сирилу двадцать один, они взрослые люди.
Растерявшись, Виржиль тщетно искал, что можно возразить, но лишь пожал плечами.
– Если твои родители не вмешиваются, – настаивал Ален, – если Мари ничего не говорит, почему ты должен влезать? Просто чтобы воспользоваться случаем и еще раз выступить против Сирила? Объясни мне сначала, что об этом думает Магали?
– Ничего, и ты это знаешь. Тифани сама приехала пооткровенничать с ней этой зимой, но тогда они не поделились со мной этим секретом! Сегодня мама рассказывает это совершенно естественно, потому что приходит лето, и они приедут сюда держась за руки! Я должен хлопать в ладоши от радости?
Его зеленые глаза потемнели, и он добавил яростным тоном:
– Я думаю, что, в конце концов, всех их возненавижу!
– Послушай, ты меня утомляешь, – вздохнул Ален.
Он сел на каменистую землю в тени оливкового дерева. Чуть позже к нему подошел Виржиль, но ограничился тем, что прислонился к стволу.
– Семья будет здесь через несколько дней, тебе надо успокоиться.
– Как будто это так просто сделать… – пробормотал молодой человек. – Кроме Лукаса я никого не хочу видеть. Особенно папу, воркующего с Беатрис!
– Ты думаешь, это правильное слово? – промолвил Ален, иронически улыбнувшись.
– Может, и нет, но это его ошибка. Он не должен был жениться на девушке ее возраста, и если он несчастлив в браке, я не буду его успокаивать!
– Ты очень нетерпим.
– И очень злопамятен, да!
Ален бросил камешек вдаль, потом стал рассматривать пейзаж, это было его любимым занятием. Вдали, на синеющей вершине холма, ряд кипарисов, казалось, колыхались, как мираж на жаре. Ближе к ним долина, покрытая оливковыми деревьями, отливающими серебром, плавала в почти прозрачном свете.
– Это не личинка моли, нет? – вдруг воскликнул Виржиль.
Разом Ален встал, чтобы исследовать молодую ветку, которую держал в руках Виржиль.
– Нет, – сказал он облегченно, – к счастью нет… если моль попадет на оливковые деревья, у нас с тобой не будет отдыха!
Он бросил удовлетворенный взгляд на молодого человека, который все еще хмурил брови, не отпуская ветку.
– Продолжим? – предложил он, переходя к следующему дереву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99