— упорно продолжала Рэйчел.
— Насколько мне известно, сообщений об их смерти пока не поступало.
Она бросила на него удивленный взгляд.
— Вы с ними не очень близки?
— Близки? Нет, я бы так не сказал. Мой отец — граф Мортон, — пояснил Себастьян. — Он при смерти. Врачи дают ему полгода от силы.
— Мне очень жаль. Как это, должно быть, тяжело для вас! Вы, наверное… — Заметив циническую усмешку у него на лице вместо печати горя, она умолкла и тут же добавила торопливо: — Наверное, это очень тяжело для вашей семьи.
— Да нет, вряд ли. Члены моей семьи не питают нежных чувств друг к другу.
Рэйчел обдумала полученные сведения, глядя на лесистый участок, примыкавший к дороге с ее стороны.
— Я полагаю, после смерти отца вам придется вернуться в Суффолк?
— Да, вероятно, на некоторое время. По крайней мере пока не огласят завещание.
— А после этого вы намерены навсегда вернуться в Линтон?
Такое предположение заставило его рассмеяться.
— О Господи, конечно, нет! С какой стати? Я буду богат, миссис Уэйд, я буду графом. «Пусть устрицей мне будет этот мир. Его мечом я вскрою!» Только в моем случае меч уместнее было бы заменить кошельком.
Она ничего не ответила.
— Вы умолкли, — заметил Себастьян. — И в вашем молчании мне слышится неодобрение.
— Вовсе нет. Разумеется, нет.
— Разумеется, нет. Вы бы не посмели.
— Да, не посмела бы.
— Простите, значит, я ошибся. Но скажите мне, миссис Уэйд, будь вы на моем месте, что бы вы выбрали: жизнь, полную роскоши и великолепия, проведенную в Париже, Риме, Константинополе — словом, где вам вздумается; причем у вас будет достаточно времени и средств, чтобы открыть для себя и познать все радости земные, когда-либо изобретенные грешным человеческим умом, — это с одной стороны. Или прозябание в Богом забытой дыре (и это еще мягко сказано), населенной людьми честными и работящими, из тех, кого называют солью земли, но которым, однако, не хватает — как бы лучше выразиться? — ну, скажем, утонченности. Жизнь в сельской глуши, ближе к земле, данной нам Господом, бесспорно, имеет свои преимущества, но не кажется ли она вам… чуточку… гм… слишком пресной? Итак, — напомнил он, — что бы вы предпочли? Ну давайте же, ответьте мне. Ну представьте, что вам приходится выбирать между быстроногим арабским скакуном и клайдздельским тяжеловозом.
Губы у нее дрогнули в легкой усмешке.
— Милорд, я по утрам не могу решить, какое из двух платьев следует надеть, вы же предлагаете мне сделать выбор между двумя совершенно различными образами жизни. Боюсь, что мне это не под силу.
Себастьян с самого начала подозревал, что за ее внешней замкнутостью скрывается недюжинный ум, не лишенный горьковатого и едкого чувства юмора. Каждый день она открывала ему новые стороны своей натуры. Каково было бы завести с ней обычный разговор? Говорить что вздумается, позабыв о неравенстве их положения, об опасениях, о планах совращения, которые он вынашивал? Возможно, такая беседа доставила бы ему удовольствие, но… Себастьян не для того старался и хлопотал, когда нанимал ее на службу. Остроумный и занимательный разговор можно было при желании завести с кем угодно: он не испытывал недостатка в знакомых женщинах. Однако миссис Уэйд предназначалась совершенно иная миссия.
Он отметил, что в последнее время она уже не так сильно походит на монахиню, как поначалу, и попытался понять, в чем тут дело. Разумеется, не в платье. Миссис Уэйд по-прежнему одевалась в черное и коричневое без малейшего намека на кокетство. Выражение лица тоже почти не изменилось. Оно, правда, слегка порозовело, но оживления в нем было не больше, чем в тот день, когда они встретились в зале суда. Она, как и раньше, скользила, едва касаясь земли, но Себастьян понял, что это и есть ее обычная походка, Богом данная, а не заученная. И удивительно грациозная. Наверное, перемена крылась отчасти в ее осанке. Она начала держаться по-новому, перестала сутулиться, словно опасаясь, что небо вот-вот рухнет ей на голову. Нет, теперь она ходила, расправив плечи и высоко держа подбородок, встречая мир лицом к лицу. Казалось бы, невелика разница, но благодаря ей весь ее внешний облик изменился. Хрупкая фигура, прежде напоминавшая сиротливо надломленную ветку, стала выглядеть по-новому, приобрела живость. Себастьяну доставляло удовольствие наблюдать, как меняется миссис Уэйд, и не терпелось узнать, какие еще сюрпризы она ему припасла.
Удивительно, но стоило ему об этом подумать, как она тотчас же изменилась вновь. У нее больше не было ни слов, ни темы для разговора, светлые глаза потухли, она перестала смотреть по сторонам и устремила взгляд под ноги, обхватив себя за локти.
Себастьян огляделся, пытаясь понять, чем вызван столь внезапный уход в себя, но ничего подозрительного не заметил. Ах да, они вошли в деревню. Неужели все дело в этом? Коттеджи тянулись с обеих сторон вдоль Главной улицы — неширокой грунтовой дороги, взбирающейся на пологий холм. Булыжная мостовая начиналась только после второго моста через Уик, почти у самого деревенского сквера. Не скрывая своего изумления при виде лорда д’Обрэ без экипажа, да еще в обществе скандально знаменитой экономки, прохожие, тем не менее, приподнимали шляпы и кланялись. Отвечая на их приветствия, Себастьян вдруг подумал, что во время еженедельных визитов к приходскому констеблю Рэйчел ждал далеко не столь радушный прием. Приходилось ли ей сталкиваться с открытой враждебностью? Он вдруг вспомнил о том, что рассказывал ему викарий про Лидию Уэйд. Неужели все остальные обитатели Уикерли столь же яростно ненавидят Рэйчел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126