В тот самый день мы собирались отправиться во Францию. В наше свадебное путешествие.
— Почему они решили, что это сделала ты?
— Накануне вечером мы повздорили, а слуги все слышали. Слышали, как он кричал и как я плакала. И потом… я же уже говорила: дверь не была взломана. Ну а когда началось дознание, полиция заставила меня рассказать, что представлял собой наш брак, и все решили, что у меня был веский мотив убить его. Иногда… иногда мне начинало казаться, что я и вправду это сделала. В каком-то трансе, как сомнамбула. Мне хотелось, чтобы он умер, и вот — он умер.
— Нет, ты его не убивала. Ты прекрасно это знаешь.
С горестной улыбкой она бросила на него взгляд, полный признательности.
— Но почему ты никому не рассказала о том, что он творил? Своим родителям или…
— Я рассказала. Я написала им письмо. Но я же была полной невеждой в отношении того, что считается нормальным между мужем и женой, а что нет. Моя мать перед свадьбой не сказала мне ровным счетом ничего, только предупредила, что мне это скорее всего не понравится. А в своем письме я все изложила такими туманными намеками, что оно их ничуть не встревожило.
Себастьян со стыдом вспомнил, как еще совсем недавно ему не терпелось узнать во всех зловещих подробностях, что же именно проделывал с ней Уэйд. Ему даже заранее хотелось, чтобы эти подробности оказались как можно более шокирующими. Теперь он ничего больше не хотел знать, напротив, хотел забыть обо всем раз и навсегда, сделать эту тему запретной, стереть ее из памяти. Но было уже слишком поздно. Рэйчел больше не была его игрушкой, его собственностью, она стала его возлюбленной. Она могла рассказать ему все, что вздумается, и он должен был слушать, не поморщившись, и терпеть, как бы это ни было мучительно для него.
Он подошел к ней сзади, положил руки ей на плечи. Волна удивительной нежности затопила его, как только он к ней прикоснулся. Тем более удивительной, что нежность была смешана поровну с желанием. Ему эта смесь казалась непривычной, потому что до сих пор все его желания бывали четко определены. Его окружали женщины, которыми ему хотелось обладать, на которых приятно было смотреть, потому что они были красивы, к тому же своей доступностью они льстили его тщеславию. Был ли он когда-нибудь влюблен? Влюблен по-настоящему? Приходилось ли ему хоть раз считаться с желаниями женщины вопреки своим собственным, если только речь не шла об обольщении? Себастьян припомнил нескольких бывших любовниц, которые хоть что-то для него значили. Их было до смешного мало, раз-два и обчелся, а за последнее время вообще никого.
Рэйчел прижалась щекой к его руке.
— Со мной все в порядке, — повторила она. — Уже поздно, может, нам пора возвращаться домой?
— Мы можем вернуться. Но, может быть, сначала расскажешь мне о своем замужестве?
Она не знала и не могла знать, но его искупление за все причиненные ей страдания началось именно в эту минуту, с этого вопроса. Себастьян терпеливо ждал ее решения, готовый ко всему.
— Нет, — сказала она тихо, опустив голову. Ему пришлось наклониться к ней поближе, чтобы расслышать. — Не сейчас.
— Хорошо.
Он и сам был рад, что разговор откладывается.
— Как-нибудь в другой раз. Когда-нибудь я тебе все расскажу, но не сейчас. И не все сразу. Это слишком больно, хотя я уверена, что ты… что в моем рассказе не будет ничего… ничего для тебя нового. Ничего такого, что ты сам… — Слова замерли у нее на губах.
Намек едва не свалил его с ног.
— Ничего такого, чего не делал я сам? Ты это хотела сказать?
Она не ответила.
— Рэйчел, я в жизни не причинил боли женщине, если она сама этого не хотела, да и то…
— Если она сама этого не хотела?
Рэйчел повернулась как ужаленная. Ее серебристые глаза метали искры.
— Да какая женщина захочет, чтобы мужчина мучил ее?
— Ты, конечно, не поверишь… Тому, кто сам никогда не имел дела с такими женщинами, трудно вообразить… Это я признаю. Но они существуют. Можешь поверить мне на слово.
Но она и слушать ничего не желала.
— Я тебе не верю. О, разумеется, существуют жестокие и бессовестные мужчины, которым хотелось бы думать, что это правда, чтобы иметь возможность избивать и унижать женщин, не испытывая никаких угрызений. Но ты никогда меня не убедишь, будто женщина… будто кто угодно может получать удовольствие от боли, пыток и унижения. Это ложь.
С этими словами Рэйчел оттолкнула его и решительным шагом направилась прочь. Крепко спавший Денди поднял голову, вскочил и побежал следом за ней. Ей пришлось замедлить шаг, когда пес обогнал ее и затеял новую игру, пытаясь с разбегу вскочить ей на руки.
— Рядом! — приказала она самым строгим голосом, на какой только была способна.
Но, увы, Денди уже сделал свое черное дело: ее полный достоинства гневный уход был окончательно погублен. Виляя хвостом и высунув язык, щенок никак не давал ей пройти.
Хотя она только что назвала его жестоким и бессовестным, Себастьян упивался ее гневом и черпал в нем надежду. Он не сомневался, что за ее внешней сдержанностью скрывается целый океан бурных чувств и переживаний, хотя до сих пор она проявляла по отношению к нему только два качества: долготерпение и покорность. Он не в силах был даже вообразить, как это будет выглядеть, но тем не менее страстно мечтал увидеть ее разъяренной настолько, чтобы швырять в него предметами, топать ногами и выкрикивать безобидные, как и подобает благовоспитанной леди, ругательства. Возможно, до этого никогда и не дойдет, думал он, но маленькая тирада, которую она обрушила на него только что, была превосходным началом.
— Итак, ты считаешь меня жестоким и бессовестным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126