Эта поза придавала ему вид бесшабашного светского повесы, то есть совершенно не от– вечала его сути, но Сидни нравилось такое сочетание внешней изысканности с внутренней простотой, делавшее Майкла неповторимым, забавным и трогательным одновременно, бесконечно дорогим ей человеком.
– К тому же у него великолепные волосы! Это правда, что ты сделала ему стрижку? По-моему, он похож на поэта. И в то же время на пирата. Это из-за шрама.
Камилла опять захихикала, и Сидни, не удержавшись, засмеялась вместе с ней скорее из желания не противоречить подруге, чем от искреннего веселья. Ей пришлось не по душе, что Камилла говорит о Майкле так, словно он не человек, а какой-то неодушевленный предмет, пусть даже и «великолепный». А когда Камилла обращалась непосредственно к Майклу, она невольно повышала голос и начинала говорить нарочито медленно, простыми предложениями, как будто Майкл был глухой или умственно отсталый.
Это было именно то, чего Сидни ожидала и боялась; именно то, от чего ей так хотелось оградить Майкла. Но надо было отдать ему должное – он все сносил безропотно и вообще вел себя как принц крови: с церемонной, несколько озадаченной вежливостью внимал каждому высказыванию Камиллы и позволял ей бессовестно помыкать собой. В создавшейся ситуации он проявил куда больше терпимости и добродушия, чем Сидни: она слишком болезненно и остро переживала за Майкла.
И это было закономерно. В его поведении по-прежнему сохранились странности, способные привести в замешательство стороннего наблюдателя. Вот сейчас, к примеру, он бродил между картинами Руссо в носках Филипа, держа свои ботинки на весу.
Впрочем, Всемирная выставка раскинулась на площади в пятьсот акров, поэтому Майкл был не единственным обессиленным посетителем, который предпочел сбросить обувь вместо того, чтобы набивать себе мозоли. И тем не менее выглядел он весьма экзотично. Никто не узнал бы в нем недавнего Найденыша, необузданного дикаря, фотографии которого еще недавно публиковали все газеты.
Камилла и Сидни преградили путь Майклу, иначе он бы просто обошел их, не узнав. Весь погруженный в себя, при виде знакомых лиц он растерянно заморгал.
– Я вас задерживаю, – сказал он. – Вы, наверное, устали ждать?
– Это не имеет значения, – великодушно улыбнулась Сидни. – Мы опоздали на встречу с Филипом и Сэмом, но они знают, что мы здесь. Они найдут нас. Тебе здесь нравится, а это главное.
– Я потерялся.
– Потерялся? Что ты имеешь в виду?
– Потерялся среди картин.
Он виновато взглянул на Камиллу, как будто заранее предполагая, что она не поймет, а потом с уверенностью – на Сидни, твердо зная, что уж она-то поймет непременно.
– Когда я пытаюсь разгадать, как они это делают, когда вблизи рассматриваю картины, я теряюсь. Падаю в картину и тону. – Майкл улыбнулся и пожал плечами. – Я неправильно говорю, наверное?
– Сидни мне сказала, что вы и сам – настоящий художник, – громко продекламировала Камилла. – Вы испытывали муки творчества, когда жили в лесной глуши?
– Совершенно верно, – ответил Майкл, сохраняя полнейшую серьезность на лице. – Если не считать еды, главное, чего мне не хватало, – так это хорошего набора акварельных красок.
Сидни не знала, радоваться ей или нет. Чувство юмора у Майкла развивалось по мере того, как он сталкивался с человеческой глупостью, и каждый день проявлялось по-новому. Было бы забавно посмотреть, как долго он еще будет поддразнивать Камиллу. В эту минуту к ним присоединились Филип и Сэм.
– Вы все еще здесь? – удивился Филип. Они договорились встретиться возле статуи Колумба в половине третьего, но на всякий случай был предусмотрен и запасной план, который Сидни и Филип всю дорогу вдалбливали Сэму, чтобы он не забыл: подождать двадцать минут, а потом вернуться туда, где все они в последний раз были вместе.
– Это все из-за меня, – торопливо вставил Майкл. – Я позабыл о времени. Им пришлось меня ждать.
Сэм схватил Сидни за руку и встряхнул, чтобы привлечь ее внимание.
– Мы слушали концерт по телефону!
– Не может быть.
– А вот и может! Его передавали прямо из Нью-Йорка, а слышно было как будто здесь. Правда, Флип?
– Ага. В Индустриальном павильоне. Они присоединили мегафон к телефонной трубке и передавали концерт из Мэдисон-сквер-гарден.
Все изумленно покачали головами.
– А что ты тут делал так долго? – Сэм выпустил руку Сидни и ухватился за Майкла. – Мог бы пойти с нами послушать концерт. Что ты тут делал?
Он оглядел зал, словно надеясь отыскать что-нибудь более интересное, чем картины в рамах.
– На картины смотрел. Они мне нравятся, – ответил Майкл.
– Кто-нибудь проголодался? – нетерпеливо спросил Филип.
Оказалось, что есть хотели все.
И вся компания отправилась на центральный проспект, оставив Дворец искусств позади.
После недолгих препирательств было решено поесть в тунисском кафе.
Как только силы присутствующих были хоть и в малой степени, но восстановлены, тут же разгорелся жаркий спор о том, куда направиться дальше. У всех были свои собственные предложения.
– Я хочу увидеть все, – вдруг вмешался в разговор Майкл. Из всех них он один не выглядел измученным.
– Здесь весь мир, все то, что я никогда не видел. Все так красиво! Не надо спорить, пока есть время, осмотрим что успеем.
Эти слова разрядили обстановку не хуже, чем строгий взгляд тети Эстеллы, и остановили начинающуюся ссору. На минуту все почувствовали себя пристыженными, а потом последовали совету Майкла. Они увидели самый большой телескоп в мире, побывали в павильоне оружия. Майкл был готов не возвращаться домой, пока не увидит все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126