Завыли волки. Задрожав, Казя перекрестилась и крепче прильнула к Генрику. Ветки березы превратились в тонкие черные кости.
– Обними меня! – она прижалась лицом к его груди – Обними меня крепче.
Генрик увидел, как ее кожа теряет свой цвет и приобретает мертвенно-пепельный оттенок пергамента. Внезапно ему стало страшно. Сухое и четкое объяснение Конарского в классе звучало очень просто, но здесь... Волки выли и выли, до тех пор пока умирающее солнце окончательно не скрылось из виду, а вместе с ним ушли свет и тепло.
На мгновение Казя разжала объятие и взглянула ему в лицо, похожее на черную маску. Она вздрогнула и вновь закрыла глаза.
– Я здесь, моя дролечка. Я всегда буду здесь.
Она бессвязно шептала молитвы; ее ногти глубоко впились в спину Генрика.
– Казя, затмение прошло! Солнце вернулось.
Открыв глаза, она увидела березу, пламенеющую в лучах заката, как факел, и глубоко с облегчением рассмеялась. Генрик принялся осыпать ее поцелуями, его рука лихорадочно блуждала по ее телу.
– Черные глаза, – прошептал он, в порыве желания забыв свой недавний страх, – Черные, как бархат.
– Слава Богу, что ты был рядом со мной. Я так испугалась... – Его жадные губы накрыли ее рот, не дав Казе договорить.
– Твой рот такой нежный, Казя, нежный и мягкий.
– Когда ты на меня так смотришь, я сама не своя... О Генрик, прошу тебя – продолжай.
Он покрыл страстными поцелуями ее шею и плечи, ощутив на своих губах сладкий пот ее тела, от ног до набухших сосков. Его зубы заставили ее кричать, она яростно извивалась, стремясь полностью слиться с его телом.
– Еще, милый, еще. Не останавливайся, умоляю, не останавливайся!
Казалось, что она расплющится о твердую, как железо, землю, отдав себя на волю стремительного, не знающего преград порыва. Стиснутая его железными руками, она продолжала извиваться и трепетать, словно пойманная на крючок рыбка.
В долине вновь мерно затюкали топоры. Раздался негромкий жалобный треск – это валилось дерево...
– ...а-а-а-ааа!
– Дролечка, я поранил тебя! Прости, – он слизнул кровь с ее губ.
Ее огромные черные глаза улыбались, тело все еще вздрагивало.
– Это знак нашей любви, – сказала она почти шепотом. – Оставь их побольше.
– Вот что бывает, когда солнце скрывается из виду, – засмеялся Генрик.
– Мы должны молить Бога, чтобы он послал еще одно затмение.
Они смеялись и подшучивали друг над другом, а тем временем солнце плавно клонилось к вершинам Карпат. Настала минута расставания. Они кончили одеваться в тишине. Генрик застыл, держа в правой руке сапог.
– Завтра... – начал он, но на этот раз в его голосе не было прежней уверенности. Он понял, что через несколько минут, когда Казя уйдет, его жизнь станет пустой и холодной, как зимняя степь. И снова в его глазах померк свет.
– Генрик, не надо. Ну что ты, любимый? Только до завтра, – поспешила она его утешить. – Скажи мне, что случилось.
Пристыженный, он хотел отвернуться, но она не позволила ему этого сделать и, притянув его лицо к своему, Расцеловала слезинки, висевшие у него на ресницах.
– Скажи мне, мой ангел.
– Ты всегда будешь моей, Казя.
– Повтори это. Повтори это еще, милый, – она откинула назад голову, ее губы раздвинулись в блаженной улыбке.
– Ты всегда будешь моей, всегда, – повторил он медленно, тщательно и нежно выговаривая слова. – Ядвижка, ты будешь ждать? Что бы ни произошло, будешь?
– Да, Генрик, я буду ждать.
Не говоря больше ни слова, они прижались друг к другу. Потом Казя открыла глаза.
– Генрик! – ее голос изменился. Она увидела через его плечо, над краем ямы, как из-за деревьев, там где заканчивался горный кряж, выехали три всадника, хорошо различимые в свете сумерек.
– Садись, – быстро сказала она, дергая его за рукав. Осторожно приподнявшись, Генрик увидел, как всадники медленно приближаются к ним.
– Это турки, я уверен. Надо немедленно скакать в Волочиск.
Казя согласно кивнула; она была взволнована, но не испугана. Они выползли из ямы и, крадучись, побежали к лошадям.
– Ну что ж, будем скакать что есть мочи, – перед тем как прыгнуть в седло, Генрик на несколько дюймов обнажил кинжал и втолкнул его снова в ножны.
Казя тронула Кингу серебряным хлыстом и пустила ее полным галопом вниз по извилистой тропинке.
Вожак турецкого дозора, отряженного исследовать местность вдоль склонов кряжа, заметил предательский блеск металла и привстал в стременах.
Они потеряли весь день, рыская вдоль длинного кряжа. За ними по пятам в поисках добычи – женщин и лошадей – следовал главный отряд в пятьдесят человек, осторожно передвигающийся по оврагам и лесистым лощинам. Несколько дней они тщательно избегали на своем пути малейшей опасности. Сейчас, по дороге назад, когда они ехали на свежих лошадях и уже приблизились к турецкой границе, они могли вволю грабить и жечь.
Они миновали крохотные деревеньки, не тронув напуганных крестьян. Но сейчас местность стала ровнее, леса гуще, а люди богаче. Здесь можно было найти большие дома, резвых скакунов и статных красивых женщин для невольничьих рынков Константинополя и Крыма.
Примчался всадник и сообщил, что с горы были видны большая зеленая крыша и дым многих труб.
– Два человека ускользнули в долину и скачут по направлению к этому дому. Я послал за ними погоню.
– Дом будет наш, – взвизгнул главарь, приземистый мужчина в малиновом тюрбане. – Там будут быстрые польские лошади и белокожие жены гяуров.
Лязг сабель, дружно выхваченных из изогнутых ножен, потонул в общем свирепом крике, когда турки, подгоняя своих лошадей, пронеслись мимо березы и устремились по дороге на Волочиск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120