Я лежала в постели в темной комнате. Я не могла выбросить из головы увиденное мною. Дон Фелипе пришел ко мне и сел рядом. Он был в костюме для верховой езды.
— Вы присутствовали на аутодафе? — спросил он.
— Надеюсь, что больше никогда не увижу подобное зрелище! — крикнула я. — И больше всего меня удивляет, что это делается во имя Христа.
— Я хотел, чтоб вы осознали грозящую вам опасность, — сказал он тихо. — Это было предостережение — А вам не хотелось бы увидеть меня среди тех несчастных созданий? Это было бы новой стороной вашей мести.
— Это не входит в мой план, — сказал он.
Я лежала и неподвижно смотрела на потолок с изображением ангелов, преклонивших колени перед Богом, и сказала:
— Дон Фелипе, я ненавижу то, что произошло сегодня. Я ненавижу вашу страну. Я ненавижу вашу холодную и расчетливую жестокость. Вы считаете себя религиозным человеком и регулярно исповедуетесь. Каждый день вы благодарите Бога за то, что вы не такой, как все. У вас есть влияние, богатство, и прежде всего гордость. Думаете, это счастье? Неужели вы полагаете, что те люди, которые были убиты сегодня, более грешны, чем вы?
— Они еретики, — сказал он.
— Они отважились думать не так, как вы. Они поклоняются тому же Богу, но по-иному, поэтому они сгорели на костре. Не завещал ли вам Иисус Христос возлюбить ближнего своего?
— Вы видели, что случилось с еретиками. Прошу вас быть осторожной.
— Потому, что я еретичка? Я должна изменить веру, испугавшись жестокости безнравственных людей?
— Молчите. Вы глупы. Я говорил, что здесь нас могут услышать. То, что вы сегодня видели, — это предостережение. Поймите опасность, которой подвергаетесь. Вы зря симпатизируете еретикам. Они обречены гореть в аду вечно. Что значит двадцать минут на земле?
— Они не пойдут в ад — они мученики. А вот те жестокие люди, которые радуются их несчастью, получат вечное проклятие.
— Я пытаюсь спасти вас.
— Почему?
— Потому, что хочу увидеть рождение ребенка.
— И когда он родится, я покину вашу ненавистную страну. Я вернусь домой. Я жду этого дня.
— Вы переутомились, — сказал он. — Отдохните немного. Я пришлю успокоительное.
Когда он ушел, я лежала, думая о нем, было облегчением перестать размышлять об этой ужасной сцене, и я удивилась его терпимости ко мне. Было сказано достаточно, чтоб подвергнуть меня допросу и пыткам инквизиции, он же был мягок со мной. Он отдал мне маленького Карлоса, и когда я думала об этом ребенке и о еще не родившемся, то презирала себя за то, что дала выплеснуться своим чувствам. Я должна быть осторожной, должна сохранить себя… ради них. Я ничего не совершу, чтобы подвергнуться опасности. Я должна благодарить дона Фелипе за то, что он показал мне опасность, которая подстерегает меня.
Я внимательно слушала Джона Грегори. Я могла прочесть «Верую», ответить на вопросы, которые он мне задавал. Я делала успехи.
Мы мало разговаривали. Он был грустным, тихим человеком, и я убеждена, что он раскаивался, что участвовал в моем похищении.
Однажды, после наставления, я сказала:
— У вас есть что рассказать мне, если бы вы только захотели.
— Да уж, — неопределенно произнес он.
— Вы грустите, не так ли?
Он не ответил, и я продолжала:
— Вы, англичанин, продались испанцам!
— У меня не было выбора.
И постепенно он рассказал мне свою историю.
— Я был моряком, — сказал он, — и служил у Джейка Пенлайона.
— Так вы знали его?
— Я испугался, когда мы столкнулись лицом к лицу, что он узнает меня, и он узнал. Я боялся, что он опознает меня в Девоне.
— Он сказал, что где-то видел вас раньше.
— Да, видел, но в другой одежде. Он знал меня английским моряком, членом его экипажа. Я и оставался бы им по сей день, если б не был захвачен. Мы попали в шторм, великий океан бурлил вокруг нас. Мы не ожидали, что выживем, и надеялись только на капитана, Джейка Пенлайона. Видеть его, бушующего на палубе, отдающего команды, грозящего тем, кто не подчинится, наказанием, страшнее вечных мук в аду, было великолепным зрелищем для уставших, испуганных матросов. Среди моряков существует легенда, что он непобедим.
Они не затонули благодаря Джейку Пенлайону, но должны были встать в бухте для ремонта. Во время стоянки Джон Грегори с другими матросами сел в шлюпку, чтобы обследовать море и найти, где можно пришвартоваться.
— Нас захватили испанцы, — сказал Джон Грегори, — и увезли в Испанию.
— А там?
— Отдали в руки инквизиции.
— Шрамы на щеках, запястьях, на шее… и другие…
— Это оттуда. Меня долго пытали и приговорили к сожжению.
— Вы были близки к ужасной смерти, Джон Грегори. Что же вас спасло?
— Они поняли, что могут извлечь из меня выгоду. Я был англичанином, который по принуждению принял их религию. Мне сказали, что я могу стать священником. Вспомните, они пытали меня. Я знаю, что значит умереть страшной смертью. Я отрекся. И мне дали свободу. Сам не знаю, почему. Они редко бывают столь снисходительны, и тогда я понял, что меня будут использовать как шпиона. Я несколько раз бывал в Англии во время правления последней королевы. А затем меня отдали в услужение к дону Фелипе. И он послал меня с этим поручением.
— Почему вы не остались в Англии, хотя имели такую возможность?
— Я стал католиком и не знал, что со мной произойдет, если я снова попаду в руки инквизиции.
— А что бы произошло, если бы вас поймали в Англии?
Он поднял руки и глаза вверх.
— А Ричард Рэккел?
— Он английский католик, преданный Испании.
— Дон Фелипе сделал вас орудием своей мести. И вы пошли на это.
— У нас не было выбора. Ради ребенка вы забыли гордость и принципы. Так и я. Моя жизнь дорога мне, ведь я уже страдал от пыток инквизиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113