Сколько раз отец успокаивал ее, говорил: и после самой длинной ночи все равно наступит утро. Она вспомнила, как ребенком молилась с лихорадочной истовостью, прося Бога, чтобы заставил утро наступить поскорее и спас ее от ночных страхов. Сознание ее снова вдруг оказалось во власти этой непроглядной тьмы…
Спальню освещал жутковатый свет молний, которые сверкали в небе, почти не переставая. Дождь лил как из ведра, струи его лупили в стекла, от ударов грома содрогалось все вокруг. Разгул стихий за окном подхлестывал бурю, бушевавшую в ее душе.
Неужели все это в действительности было обыкновенной солью, старыми башмаками, просто сухими листьями? Ей казалось, голос отца проговаривает за нее эти мысли. Ну, как эти предметы могут защитить человека от горя, или болезни… или смерти? Отца-то они точно не уберегли…
Рейн увидел, как внезапно побледнела жена и ужас исказил черты ее прелестного лица. Он чувствовал, что она ускользает от него, погружается в бездну своих страхов, и, совсем потеряв голову от отчаяния, снял башмак к быстро пошел к зеркалу в полный рост, тому самому, перед которым они стояли в знойный полдень. Он размахнулся, ударил, и зеркало разлетелось на куски. Чарити вскрикнула.
— Ах, только не это! — Она подбежала к мужу, схватила за рукав и стала оттаскивать от зловеще поблескивающих осколков. — Разбившееся зеркало — это же семь лет счастья не видать! А уж разбить зеркало… Обязательно случится беда с…
— Ничего со мной не случится! — Он схватил жену за плечи. — Черт побери, Чарити. Нет ничего волшебного ни в зеркалах, ни в подковах, ни в вонючих амулетах! Никакой мистической силы — ни хорошей, ни плохой — не заключено ни в словах, ни в обычаях. Ты принесла мне только хорошее, Чарити. Мой дом стал уютным, моя постель согрета, мое сердце ожило — я даже не ожидал такого, даже не подозревал, что так может быть. Я люблю тебя…
— Мой отец тоже любил меня… и погиб! Ах, Боже мой, Рейн, неужели ты не понимаешь — ведь он из-за меня погиб! — Это признание вырвалось из самой глубины ее души, и выкрикнула она его срывающимся голосом. — Отец потерял все, остался только Стэндвелл, само имение, и ему волей-неволей пришлось заняться контрабандой. Он вышел в море в ненастье, а я своей рукой затушила в ту ночь фонари, по которым он должен был вести лодку к берегу. — Ужасная правда эхом отдавалась в ее мозгу, в сердце. Бесслезные рыдания сотрясали тело. — Неужели ты не понимаешь? Это я убила его.
Эти слова и мука, исказившая ее лицо, ошеломили его, но только на мгновение. И сразу вспыхнула мысль: вот он, ключ к проблеме! Смысл ее слог дошел до него. Его жена совершенно искренне считает себя виновной в гибели отца и, хуже того, полагает, что она убила его своей рукой! Не в силах вздохнуть, он смотрел на жену, на страдание в ее глазах. Впервые он понял, какой страшной силы были горе и чувство вины, заставившие ее принять неприемлемое … поверить в то, что было за пределами здравого смысла. Горе заставило ее искать сверхъестественные объяснения тому, что было бесповоротно, как смерть… И суеверие предоставило такую возможность.
— Чарити, ты не виновата в смерти отца. — В голосе его звучала сила убежденности. — Виноваты чертовы скалы, ветер и море…
— Нет! — Она отчаянно затрясла головой и попыталась вырваться из его рук, но он держал ее крепко. — В ту ночь я случайно зашла в одну из комнат — ту самую, где потом лежал Стивенсон, — и увидела, что на подоконнике стоят два горящих фонаря. Я подумала, что это Мелвин по старческой забывчивости оставил их в пустой комнате, и потушила. А это и были сигнальные фонари, по которым отец должен был плыть назад. Так что сам видишь, я и в самом деле была причиной несчастья.
Мощный разряд молнии полыхнул в небе, и за ним последовал оглушительный раскат грома. Гроза! Ведь и тогда была гроза, которая отняла у нее отца! Молнии, ветер и буря… и опасность. Рейн уже дважды подвергался опасности сегодня вечером… Неужели все повторяется? Если она немедленно не уйдет от мужа, с ним случится что-нибудь ужасное. Она снова забилась в его руках, и ужас отчаяния придал ей такой силы, что она сумела вырваться.
— Не подходи — ты должен держаться от меня как можно дальше!
И в следующее мгновение он принял решение. Он кинулся на жену и, не обращая внимания на ее испуг и крики, потащил вон из спальни, и дальше, по коридору, и вверх по темной лестнице в конце его… один марш, потом второй, очень узенький, по винтовой лестнице, ступеньки которой скрипели в пугающей темноте. Он тащил ее вверх, навстречу Грозе.
— Что ты делаешь? Пожалуйста, пойдем назад! — молила Чарити.
Но он дернул ее за руку и вытащил за дверь, и они оказались на чердаке, просторном, освещенном сполохами молний. В этом неверном зловещем свете казалось, будто что-то темное, громадное прячется по углам. Чарити совсем одеревенела от страха, и Рейн на руках донес ее до небольшой дверцы и поставил на ноги. Лицо его было едва различимым в колеблющемся бледном свете, но глаза горели как уголья.
— Я люблю тебя, Чарити. — Он сорвал с плеч сюртук и исчез за дверцей, которая вела на «вдовью дорожку». Вышел прямо в бушующую грозу.
— Когда ты вернешься… о Боже, нет! — Совсем рядом сверкнула молния, и ее шепот потонул в новом раскате грома. От ее заторможенности не осталось и следа. — Рейн! Вернись! Прошу тебя! Я согласна на все…
Его рубашка белела где-то впереди, во тьме. Он стоял, расставив ноги и расправив плечи, смело встречая гнев стихии. Струи дождя хлестали по лицу, ветер толкал его крупное тело. Он сумел обернуться к чердачной дверце, и на лице его, казавшемся призрачным в фантастическом свете молний, был вызов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130