В довершение всей этой неприглядной картины невеста ужасно страдала от последствий непривычного для нее опьянения, а жених…Джулиана содрогнулась, снова вспомнив ненависть, вспыхнувшую в его глазах в тот момент, когда его заставили повернуться к ней и дать торжественную клятву быть ее мужем Даже фигура священника, исполнявшего всю церемонию бракосочетания, ярко запечатлелась в ее памяти. Она помнила, как он стоял перед ними и как на его добром лице появилось выражение ужаса и растерянности, когда в конце церемонии на его предложение поцеловать невесту жених бросил на Джулиану взгляд, полный откровенного презрения, резко повернулся на каблуках и вышел из часовни.В карете по дороге сюда, в этот дом, Джулиана пыталась заговорить с ним, все объяснить и извиниться. Он выслушал ее мольбы в полном молчании и процедил сквозь зубы:— Если я услышу от вас еще хоть одно слово, вы окажетесь на обочине, прежде чем успеете договорить фразу!За все эти месяцы, с тех пор как он выгрузил и бросил ее здесь как ненужный багаж, Джулиана сполна познала муки одиночества, но не те муки, когда смерть уносит близкого человека, а когда тебя отвергают, презирают и унижают.Да, она пережила все это и даже сверх того, когда по Лондону прокатились сплетни о его скандальной связи с хорошенькой танцовщицей из оперетты, — это случилось еще до того, как набрал силу и разбушевался шквал слухов о его неожиданной женитьбе.Он специально мучил ее, она знала это. Это было ее публичное унижение, месть за то, что Джулиана и ее мать расставили ему ловушку. Да, он совершенно был в этом уверен, и теперь никто и ничто не. смогло бы разубедить его. Но самым ужасным было то, что, когда Джулиана мысленно поставила себя на его место и увидела все происшедшее его глазами, она полностью поняла и оправдала его чувства и действия.До прошлой недели все происходящее действовало на нее совершенно ужасающим образом. Джулиана пролила в подушку потоки слез, истязала себя, вновь и вновь вызывая в памяти ненависть в его глазах во время венчания, и написала ему не меньше десятка писем, пытаясь все объяснить. Его единственным ответом было короткое сообщение, доставленное ей его секретарем, в котором он уведомлял ее, что если она не прекратит попыток писать ему, то он вышвырнет ее из дома, который она сейчас занимает, и оставит без копейки.Он считал, что Джулиана Дю Вилль должна прожить остаток своих дней в полном одиночестве, искупая грех, в котором был повинен не меньше ее. У Николаса Дю Вилля было еще пять домов, один великолепнее другого, — они были рассчитаны на прием больших и веселых компаний. И судя по слухам, просочившимся в газеты, и тем отрывочным сведениям, которые ей удалось выведать у Шеридан Уэстморленд, он устраивал в этих домах богатые приемы для своих многочисленных друзей, а также интимные свидания, без свидетелей, в чем Джулиана не сомневалась, в своей спальне.До прошлой недели ее жизнь тянулась в мучительном одиночестве и отвращении к самой себе, и единственным облегчением были для нее письма к бабушке, в которых она изливала ей душу. Но внезапно все изменилось и с каждым днем продолжало меняться в лучшую сторону.На прошлой неделе она получила письмо от одного лондонского издателя, который изъявил желание купить ее новый роман. В своем письме мистер Фрамингем в восторженных выражениях сравнивал ее с Джейн Остин. Он отмечал ее юмор и замечательную наблюдательность там, где речь шла о надменности высшего общества и о тщетности попыток казаться своим там, где ты на самом деле чужой.Он прислал также банковский чек, дополнив его обещанием гораздо большей суммы, как только ее первый роман выйдет в свет. Банковский чек означал независимость — это было признанием ее как личности, освобождением от того унизительного положения, в которое ее вверг брак с Николасом Дю Виллем. Это было… всем, абсолютно всем на свете!Она уже представляла себе свое жилье в Лондоне: маленькую светлую квартирку в респектабельном районе… как раз то, о чем они мечтали с бабушкой, представляя, как она будет жить, когда получит ее наследство. К концу будущего года у нее появится достаточно денег, чтобы покинуть эту золоченую тюрьму, в которую она была сослана.Ночные же ее грезы не были такими радужными. Во сне Джулиана чувствовала себя такой же беззащитной, как и тогда, в лабиринте. Поставив ногу в ботинке на скамью рядом с ней, он смотрел куда-то в пространство, слушая, как она просит опозорить ее; тонкая сигара зажата между зубами, на губах играет легкая улыбка.В этих снах он все время напоминал ей с усмешкой об обещанной плате. А потом целовал ее, и она просыпалась с гулко бьющимся сердцем и ощущением его губ на своих устах.Но утром, когда в окна приветливо заглядывало солнышко, она снова с уверенностью смотрела в будущее, а прошлое…Прошлое она оставила в спальне — в подушках, щедро орошенных слезами.Сейчас, больше чем когда-либо, писательство стало ей убежищем.В гостиной Ларкин, дворецкий, уже ставил поднос с завтраком — шоколад и тосты со сливочным маслом — на столик рядом с ее письменным столом.— Спасибо, Ларкин, — произнесла она со спокойной улыбкой, опускаясь на стул.Было уже далеко за полдень, и Джулиана была погружена в свою рукопись, как вдруг Ларкин прервал ее занятия.— Миледи! — В голосе его чувствовалось нетерпение.Джулиана молча подняла руку с пером, этим красноречивым жестом прося подождать, пока она докончит начатую фразу.— Но…Джулиана решительно покачала головой. Здесь, в этом доме, не случалось никаких неотложных дел — она знала это. В эту глушь никто не заезжал неожиданно, просто поболтать, и никакие дела по хозяйству не могли вызвать такой спешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22