Вот Лиззи не была бесхребетной. Она не совершала таких ошибок, какие совершал он. Когда Уолтер подумал о сестре, разгладились глубокие морщины, что шли от углов его губ к подбородку. Полюбив Лоренса Сагде-на, Лиззи не позволила Калебу запугать себя яростными разглагольствованиями. Поставленная перед выбором, связать свою жизнь с любимым человеком или продолжать радоваться доброму отношению отца и тем благам, которые это отношение приносило, она предпочла то, за что отец в мстительной злобе предрекал ей нищенское существование с Лоренсом.Намек на улыбку тронул губы Уолтера. Пылкие надежды отца не оправдались. Лоренс Сагден оказался достаточно талантливым и трудолюбивым и уже в первые годы брака обеспечил скромный и удобный дом для своей жены и семьи. Их соседом на Джесмонд-авеню с одной стороны был директор местной школы, а с другой – врач. Что касается любимого словечка отца «класс», то Лоренс Сагден обладал непринужденными и безупречными манерами прирожденного джентльмена.Улыбка Уолтера стала шире. Речь Лоренса ничем не выдавала того, что он родился и вырос в фабричном коттедже, а вот едва Калеб, особенно в ярости, раскрывал рот, становилось ясно, каковы его корни.– О чем ты думаешь, папа? – спросила Лотти, наконец утратив терпение. – Все еще о Риме? Если так…– Я думал о твоей тете Элизабет, – с неожиданной откровенностью ответил Уолтер. – Я думал о том, как мне недостает ее общества.«И не только сейчас, в эту самую минуту, – подумал он с тяжелым сердцем. – Мне его недоставало двадцать лет. С той самой минуты, как я позволил, чтобы мне запретили встречаться с ней».– О тете Элизабет? – Лотти мигом забыла о Риме. – О тете Элизабет, о которой дедушка запрещает нам говорить, а она живет в грязном фабричном коттедже?– Она не живет в фабричном коттедже! – выкрикнул Уолтер, настолько изумив Лотти, что у нее отвисла челюсть. Она уставилась на отца, не веря своим ушам. Ведь он никогда ни на кого не повышал голос до крика. – Она живет в большом новом семейном доме в самой красивой части города!– Тогда почему мы ее не навещаем? – спросила Лотти, быстро, как всегда, взяв себя в руки. – Ведь у нас нет других родственников, кого мы могли бы навещать, и…– А если бы твоя тетя Элизабет жила в фабричном коттедже, он ни в коем случае не был бы грязным, – с жаром продолжал Уолтер. – Он был бы таким же опрятным, как, между прочим, и многие, многие другие фабричные коттеджи.Лотти ужасно захотелось, чтобы Уильям и Гарри были сейчас в комнате. Она ни разу не видела отца таким возбужденным.– И запомните, юная леди, что ваши собственные корни достаточно близки к существованию в «грязном коттедже». Риммингтоны не всегда жили в Крэг-Сайде. Ваш прадедушка родился в Торнтоне, в доме с земляным полом, и за водой там ходили на ближний ручей.Глаза Лотти цвета еще не распустившихся полевых колокольчиков едва не вылезли из орбит.– А когда твой прадедушка заложил первый камень в фундамент своей первой фабрики, он и не подумал о нищенских условиях, в которых жили его рабочие, – витийствовал Уолтер, сам удивляясь тому, что впервые произносит подобные речи. – И дедушка твой об этом не думал, когда одобрял план теперешней своей фабрики. Другие владельцы фабрик приняли это во внимание. Тай-тус Солт выстроил в Солтере поселок для своих рабочих. Жилые дома, школы, молитвенные здания, институт и многое другое. То, что должны были сделать Риммингтоны, но не сделали. Стыд и позор нам за это, вечный позор!Лотти продолжала ошеломленно смотреть на него, застыв на месте. Ее отец, оказывается, радикал, как Уильям! Кто бы мог об этом догадаться? Уж конечно, не Уильям, который давно научился тому, что в Крэг-Сай-де ему следует держать при себе свои социалистические воззрения. Рассказать ли отцу, что его семнадцатилетний сын – тайный сторонник лейбористской партии и к тому же одобряет движение суфражисток Суфражистки – участницы движения за предоставление женщинам избирательных прав; движение распространилось в конце XIX – начале XX в. в Великобритании, США и ряде других стран .

? Она помнила, как дед говорил, и не раз, о том, что его преемником в управлении фабрикой должен стать Уильям, а не Уолтер. Одно неосторожное слово отца о политических симпатиях Уильяма в присутствии дедушки – и неприятностей не миновать.Высказав то, о чем он думал годами, Уолтер умолк. В огромной гостиной воцарилась тишина, только и слышно было, как тикают французские позолоченные часы на мраморной каминной полке. Уолтер сощурил глаза.Отлично представляя ход его мыслей, Лотти проговорила с трогательной серьезностью:– Не беспокойся, папа, я не расскажу дедушке про то, чего мы должны вечно стыдиться, как ты считаешь. – Она немного помолчала и задумчиво покачала головой. – Тайтус Солт стал сэром Тайтусом, верно? За то, что построил поселок для рабочих? И дедушка мог бы получить такой титул, если бы сделал что-нибудь подобное?Уолтер не ответил. Ему просто необходимо было выпить бренди, но он не мог себе этого позволить в десять утра, да еще в присутствии дочери. Понимая, что вел себя в полном несоответствии с собственным характером, и не зная, чему это приписать, – уж не инфлюэнца ли у него начинается? – он прошел мимо Лотти и покинул гостиную.– Он сказал, что ему недостает общества тети Элизабет и что она вовсе не живет в грязном фабричном коттедже, – рассказывала Лотти своим завороженным слушателям, когда все они расположились на лужайке после оживленной игры в крокет. – И он сказал, что не все фабричные коттеджи грязные, хотя откуда ему знать?Гарри убрал влажную после игры прядь темных волос, упавшую ему на лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76