Некоторое время Ройс стоял неподвижно посреди комнаты, вспоминая день и час, когда в последний раз видел Альдрика. Вновь в груди защемило, словно сердце стиснули ледяные пальцы.
Но Ройс вовсе не хотел предаваться воспоминаниям, а потому, передернув плечами, подошел ко второй двери, ведущей неведомо куда, и решительно дернул за железное кольцо.
Он оказался в огромной монастырской трапезной, тоже полутемной: ее освещали лишь факел у двери да несколько свечей на столах. В комнате никого не было. Впрочем, поодаль стоял какой-то человек. Высокая, внушительная фигура. И очень знакомая.
Ройс шагнул вперед. Наверное, он должен склониться в поклоне — по крайней мере его так воспитывали, — и он уже поддался было порыву, но тотчас остановил самого себя.
Он больше никому ничего не должен! Чувства почтения, преданности, любви исчезли ко всем.
Тем более к этому человеку.
— Ваше величество… — голос Ройса странно прозвучал в пустынной, безлюдной комнате, — вопреки собственному желанию я все же прибыл в соответствии с вашей запиской.
— Вижу, — услышал он знакомый голос. — Я вижу. — Во властных интонациях сквозил едва сдерживаемый гнев. — И еще от меня не укрылось, что годы, проведенные вдали от нас, заставили тебя забыть о правилах приличия.
«Проведенные вдали!» С какой легкостью это было произнесено! Ройс стиснул зубы.
— В тех местах, где мне довелось побывать, — сказал он немного погодя, — люди не отличаются хорошими манерами.
— Но теперь ты снова в Шалоне, не так ли? Здешние жители еще не забыли, как следует обращаться к королю.
— Вы уже не мой король, — резко ответил Ройс. — И если полагаете, что я опущусь на колени и припаду к краю вашей одежды, то глубоко заблуждаетесь.
— Похоже, твоя злость за четыре года не утихла. Зачем же в таком случае ты пришел сюда, Феррано?
Имя, которым Альдрик назвал его, всколыхнуло душу Ройса. Снова он помедлил, прежде чем ответить. «Чертов старик! Неужто и впрямь думает, что я забыл, какое горе он причинил мне? Что испытал я по его милости?.. Называет меня прежним именем, которого лишил своей же властью…»
— Я — Сен-Мишель, — обронил Ройс. — Феррано больше нет. И можете считать, что меня тоже здесь нет.
— Но я ведь вижу тебя собственными глазами. Или я ошибаюсь?
Ройс уловил в голосе Альдрика знакомые иронические нотки.
— Что с того? — возразил он запальчиво. — Человек, у которого ничего нет, имеет право рисковать. Я рискнул. Но могу в любой момент повернуться и уйти! — Ройс, сжав кулаки, почувствовал боль в израненной ладони. — Но сначала не мешало бы узнать, зачем я понадобился, Альдрик медленно приблизился к бывшему изгнаннику. В глазах его не было приветливости, но не сквозило и удовлетворение от того, что Ройс все же послушал его и явился сюда.
И что уж говорить о сожалении? Или, сохрани Бог, о чувстве вины. Ничего этого в помине не было.
Но разве, положа руку на сердце, он питал хоть каплю надежды на что-то иное? Нет, не такой он глупец! Что можно ожидать от людей, подобных Альдрику?
Старая рана в сердце вновь закровоточила. Разом вернулись все вопросы, что он тысячу раз задавал себе в прошлые годы. Какое право имел этот человек так строго наказывать его? Так несправедливо! И как мог в одно мгновение изменить свои суждения о нем, превратить из достойного рыцаря, своего любимца, в полное ничтожество? Ройс, конечно, не идеал, он обыкновенный человек, как и все, со своими достоинствами и недостатками, но все же…
Внезапно все мысли вылетели у него из головы. Он четко увидел в ярком свете факела лицо Альдрика. Ройса словно ударили в грудь боевым молотом.
Старик! Перед ним стоял настоящий старик. Дряхлый, изможденный, согбенный под своей королевской мантией. Вот как сказались на нем долгие годы войны, унизительное поражение! Лицо, когда-то гордое и высокомерное, утратило цвет солнечного загара, стало бледным и морщинистым.
В Альдрике не осталось и следа от того, каким знал и помнил его Ройс. Ничего, кроме королевского одеяния и пронзительных светло-голубых глаз.
Он казался жалким, и у Ройса тотчас же пробудилось желание поклониться ему, встать на колени.
Но он подавил свой порыв. Альдрик наверняка ненавидит жалость — быть может, даже сильнее, чем упрямство и неповиновение. И любое проявление почтения теперь вызовет у него лишь презрительную усмешку.
Кроме того, напомнил себе Ройс, их взаимное уважение и симпатии улетучились еще четыре года назад.
Ему стоило немалых усилий сохранить невозмутимое выражение лица. Сен-Мишель заставил себя отвести глаза и не глядеть на человека, которым когда-то восхищался.
— Ты спрашиваешь, зачем я позвал тебя… — заговорил Альдрик. — Значит, тебе неизвестно, что война с Тюрингией окончена?
Ройс пожал плечами.
— Кажется, до меня доходили слухи. Но я давно уже не интересуюсь делами Шалона. — Голос его чуть дрогнул, ибо он солгал. — Ведь это не я воевал. — Мужчина поднял голову, с укором взглянул в голубые глаза. — У меня здесь не осталось ни семьи, ни владений, ни титула. Я никто для этой страны; ее война прошла мимо меня.
— Если правда все, что ты говоришь, Сен-Мишель, ты не стоял бы сейчас тут передо мной. Да, не пустился бы в долгий и трудный путь, не стал бы с опасностью для жизни взбираться по скалам на головокружительную высоту. По едва заметной тропке, где погибло немало смельчаков. — Глаза Альдрика торжествующе заблестели, когда он с усмешкой добавил: — Ведь в записке, что я послал тебе, не было ни слова ни о прощении, ни о вознаграждении. — Он перевел взгляд на все еще кровоточащую ладонь Ройса. — Судя по всему, ты, как и прежде, готов умереть за родину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86