Мэдди навещала их как можно чаще, хотя предпочла их гостеприимству комнату в расположенном поблизости отеле – дабы не мешать их уединению. И теперь, обзаведясь своим собственным домом, Андреа входила в новую для нее роль жены и матери.
Ей приносило огромное удовольствие общение со Стиви, она гуляла с ним в парке, читала, играла с ним. Он был просто неотразим: белокурый, голубоглазый, с бесхитростной требовательностью двухлетнего маленького тирана. Даже за то короткое время, что они провели в разлуке, он успел изрядно подрасти, многому научился. По большей части это были весьма неприятные ухватки, перенятые у Ральфа. Стиви так и сыпал проклятиями, причем оставалось лишь поражаться тому, насколько чисто проговаривает он ругательства, в отличие от прочих слов, составлявших его ограниченный лексикон. Андреа была шокирована, когда он впервые назвал ее девкой.
– Стиви! Это очень нехорошее слово, и ты никогда не должен его говорить! – сказала она, изрядно испуганная. – Так нельзя называть ни меня, ни любую другую леди, запомни.
– А Лальф звал тебя так, – невозмутимо возразил Стиви.
– Ублюдок! – пробормотала про себя Андреа, а вслух сказал: – Ральф говорил неправильно. Теперь я – твоя мама. Ты можешь звать меня мамой, если хочешь, или Андой, но никак иначе.
– Нет! – затряс Стиви белокурыми локонами. – Я буду вать тебя мивая, как Бент.
– Ну, хорошо, – нахмуренное лицо Андреа расцвело от умильной улыбки. – Ты можешь звать меня милая, как Брент.
Однако этим эпизодом не кончилась череда конфузов, вызванных чересчур цветистой манерой выражаться у Стиви, и Андреа с Брентом не раз горячо обсуждали, как отучить его от этого.
– Возможно, нам просто не надо концентрировать внимание на тех случаях, когда он ругается, показывать, как мы шокированы, или читать ему проповеди – и он перестанет сам, – предположила Андреа.
– Я в это не верю, – возразил Брент. – И более того, считаю, что легкая взбучка придется как нельзя кстати. Это нисколько ему не повредит, зато произведет должное впечатление.
– Это слишком смахивает на повадки Ральфа, – не уступала Андреа, – а тебе известно, как стал относиться Стиви к мужчинам вообще после взбучек, полученных им от Ральфа? Ведь он только-только начал сближаться с тобою, а ты хочешь все разрушить своим рукоприкладством.
– Значит, это будешь делать ты, – сказал Брент. – Именно в этом возрасте в ребенке закладываются нормы поведения, он усваивает, что можно, что нельзя. Он раз и навсегда выучивает те правила, по которым потом будет вести себя всю жизнь. Я понимаю, что ему пришлось многое пережить, пока он был с Ральфом, но это не значит, что мы должны позволять ему садиться нам на голову.
Стиви кроме всего прочего успел усвоить от Ральфа склонность к рукоприкладству, которую демонстрировал при всяком удобном случае на других детях или же на кошке – в тех случаях, когда ему удавалось ее изловить. Все семейство Синклеров собралось на традиционный воскресный обед в родительском доме, когда раздалась серия душераздирающих воплей, испускаемых Шелли, трехлетней дочуркой Арни и Шейлы. В тот же миг все взрослые ринулись выяснять, что случилось с ребенком.
– Он бьет меня! – ревела девчушка, обличающим жестом указывая на Стиви, который стоял, молча глядя на нее и прижимая к груди свою плюшевую овечку. – Стиви бьет меня! – и она подняла руку, чтобы продемонстрировать всем желающим несколько красных пятен, проступивших на ладошке.
– Ну же, милая, – принялась утешать дочку Шейла, – я знаю, как это больно, но ведь это пройдет. Посмотри! У тебя даже кожа не поцарапана.
Сконфуженная безобразным поведением Стиви, чувствуя, что здорово разозлилась на него, Андреа с трудом сдерживалась. Со всем спокойствием, на которое была сейчас способна, она опустилась на колени, вынула у Стиви изо рта пальчик и ровным голосом спросила:
– Стиви, почему ты побил Шелли? Это очень некрасиво.
– Она взяла овечку! – жалобно отвечал он.
– Ах, я понимаю. – С того мига, как Стиви вернули его любимицу, он повсюду таскал ее с собой, словно боялся: стоит ему хоть на миг расстаться с нею, и она снова исчезнет. Отнять ее хотя бы на то время, пока его переодевали или купали, было сопряжено с большими трудностями, и часто эти дискуссии кончались слезами.
– Стиви, я знаю, как ты любишь свою овечку, но ведь нельзя бить других ребят только потому, что они захотели с ней поиграть. Ты должен научиться делиться с другими своими игрушками.
Он поднял на нее смятенный взгляд.
– Нет! Моя овечка!
– Дай-ка теперь я попробую с ним договориться, – сказал Брент, присаживаясь возле Андреа и оттесняя ее в сторону.
Не обращая внимания на сопротивление Стиви, он усадил его к себе на колени. Таким образом они оказались нос к носу с мальчиком, внимательно глядя друг другу в глаза.
– Стиви, знаешь, что делала со мной моя мама, когда я дрался? Она била меня, чтобы я понял, как было больно тем, кого бил я.
Стиви испуганно распахнул глаза.
– Ни я не буду бить тебя, Стиви, потому что это плохо, и никто не должен бить других людей, – продолжил Брент. – Однако, если ты все же станешь бить кого-нибудь, я возьму большой кусок мыла и вымою тебе рот. Ты знаешь, каково мыло на вкус?
– Да, – кивнул Стиви, – совсем как дельмо.
Позади Брента раздались фырканье и дамские смешки. Он вздохнул.
– Стиви, вот опять ты сказал нехорошее слово, и это тоже очень плохо. Если ты не прекратишь, нам придется тоже помыть тебе рот с мылом.
Стиви накрепко сжал челюсти, втянул внутрь губы и затряс головой.
– Тогда ты лучше поймешь, как себя можно вести и как нельзя, сынок, – сказал ему Брент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116