— Она заснула.
Хепзеба кивнула, ласково погладив ее по щеке, и сказала:
— Тогда я, пожалуй, схожу к ней, а ты побудь здесь с Альбертом.
— Испугалась? — спросил сидящий у огня Альберт, когда Хепзеба ушла.
— Нет, — ответила Кэрри. Но поскольку она на самом деле испугалась, то сейчас рассердилась на Альберта. — Я решила, что она умерла, и все это из-за тебя. Еще тогда, когда мы пришли к вам в первый раз, ты мне сказал, что она умирает. А с тех пор прошло несколько месяцев.
— Она умирает, — подтвердил Альберт. — Ты хочешь сказать, что я не должен был говорить тебе об этом?
Кэрри сама не знала, что она имела в виду.
— Она не должна об этом говорить, — ответила она.
— Почему? — удивился Альберт. — Лично для нее это имеет некоторое значение.
— Это страшно, — сказала Кэрри. — И она страшная. Похожа на привидение. Надевает все эти бальные платья, зная, что умирает!
— Когда она их надевает, они вселяют в нее мужество, — объяснил Альберт. — Ее жизнь когда-то состояла из балов и красивых туалетов, поэтому сейчас, когда на ней бальное платье, ей вспоминается, какой она была счастливой. Между прочим, это я подал ей такую идею. Когда я сюда приехал, я заметил, что она несчастна. Она все время плакала. Как-то вечером она велела Хепзебе показать мне свои платья и посетовала, что уже никогда не сможет их надеть. Почему не сможет, спросил я, и она ответила: зачем, мол, их надевать, раз никто не видит. Тогда я сказал, что мне очень бы хотелось посмотреть. С тех пор всякий раз, когда она чувствует себя сравнительно хорошо, она надевает новое платье, я иду к ней и смотрю, а она рассказывает мне про те времена, когда носила его. По правде говоря, это довольно интересно.
Он говорил об этом как о чем-то вполне обычном. Кэрри же, представив себе пожилую больную женщину, одетую в вечернее платье и украшенную драгоценностями, а рядом с ней худенького — кожа да кости — мальчика в очках, никак не могла с ним согласиться.
— Смешной ты, Альберт. Не такой, как все, хочу я сказать. Необычный.
— А я не хочу быть как все, — заявил Альберт. — А ты?
— Не знаю, — пожала плечами Кэрри.
Альберт вдруг показался ей таким взрослым, что рядом с ним она почувствовала себя глупой и маленькой. Ей захотелось рассказать ему про то, что миссис Готобед велела передать мистеру Эвансу, и спросить его, о чем, по его мнению, миссис Готобед говорила, но она не могла придумать, как все это изложить, чтобы не показаться ужасно бестолковой. Но тут в кухню ворвался Ник в сопровождении мистера Джонни, и расспрашивать уже было некогда.
— О Кэрри, если бы ты только видела! — в возбуждении кричал Ник. — Озеро, а на нем коричневый остров с белыми чайками! Сначала мне ничего не было видно, но мистер Джонни велел мне сесть и ждать, я сидел не двигаясь, и тогда остров словно зашевелился. И коричневым он был вовсе не из-за земли, а потому что на нем, так плотно прижавшись друг к другу, что под ними не видно было травы, сидели тысячи тысяч птенцов. О Кэрри, такого зрелища я еще не видел за всю мою жизнь! Какая красота!
— Точно такая же, как в тот раз, когда родился теленок. Или же когда ты на свое десятилетие получил в подарок перчатки. У тебя все красота, — довольно кисло заметила Кэрри.
— Ну и что? — Ник был озадачен и обижен. Но вдруг он улыбнулся: — А теперь твоя очередь, да? В будущем месяце твой день рождения!

День рождения Кэрри был в начале мая. Мистер Эванс и тетя Лу подарили ей носовые платочки, а мама прислала зеленое платье, которое оказалось тесным в груди и коротким. Тетя Лу предложила подшить платье другим материалом, чтобы удлинить его, но лиф расширить было сложно, поэтому Кэрри немного поплакала, оставшись одна, но не из-за того, что платье нельзя было надеть, а из-за того, что мама не догадалась, как она за это время выросла. По этому поводу она все утро ходила расстроенная, но после занятий, когда они отправились в Долину друидов, настроение у нее улучшилось. Хепзеба испекла пирог с белой глазурью и украсила его двенадцатью свечками, а мистер Джонни сплел из полевых цветов ей на голову целую корону.
— Теперь ты майская королева, — сказала Хепзеба.
Кэрри была в короне, пока они сидели на солнышке и ели пирог, но ко времени ухода домой цветы немного завяли.
Альберт проводил их до насыпи:
— Нужно было намочить цветы в священном источнике, — заметил он. — Тогда они никогда бы не завяли.
Он говорил, по-видимому, всерьез.
— Ты в это веришь? — спросила Кэрри.
Альберт пожал плечами.
— Хепзеба верит и не верит. Когда она готовит настой из трав, она всегда берет воду из источника, говорит, что с горы бежит чистая вода. Но, по-моему, она считает, что дело не только в этом. Кто знает? Только как-то вечером она помазала водой из источника мою бородавку, и утром, когда я проснулся, бородавки не было и в помине.
— То же самое бывает и от сока фасоли, — сказала Кэрри. — Или если помазать слюной натощак. У Ника была бородавка, он каждое утро плевал на нее, и к концу недели она пропала.
— То — колдовство, — заявил Альберт. — А наш источник священный. Это совсем другое дело.
— Хочешь сказать, что он считается священным с незапамятных времен? — засмеялась Кэрри, стараясь показать, что не верит в эти басни. — То же самое говорит и тетя Лу, но она у нас немного с приветом.
— По правде говоря, не знаю, — пожал плечами Альберт. — И никто не знает. Только когда-то здешние места считались священными. И не только лес, но и вся гора. Там ведь нашли руины старинного храма — сохранилось лишь несколько камней да старые кости, — откуда, по-моему, и появился этот череп, помнишь, я тебе рассказывал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41