— Что за дикарская выходка! — упрекнул я его. — Теперь нам придется бежать и скрываться, как обычным разбойникам, и я уже не смогу выдавать себя в Париже за богатого торговца…
— Меня никто не видел, так что мы в безопасности.
— Хотя вас никто и не видел, но хозяин постоялого двора знает, что мы собирались навестить ду Мелу. Когда распространится весть о его смерти, хозяин укажет на нас, и нам придется давать показания по этому делу, и при этом будет невозможно скрыть, кто мы такие.
Сикотепек опустил голову, стыдясь, что не принял во внимание это обстоятельство.
— Что же вам рассказал ду Мелу? — наконец поинтересовался я.
— То, что нам уже было известно. Нарваэс и Тристан связаны друг с другом, они знакомы много лет, поскольку Тристан некоторое время жил в Толедо. Что касается доньи Марианы — то эта особа не кто иная, как куртизанка.
— И все? — сердито спросил я.
— Донья Мариана вступала в связь со знатными придворными и во время любовных утех выпытывала у них разные секреты. Ночью, на горячих от любви простынях, ей поверялись важные тайны, касавшиеся войны и безопасности королевства. Много людей прошло через ее постель, и среди них попадались и епископы, — с истинным увлечением рассказывал индеец. — Она писала ду Мелу обо всем, что ей удавалось узнать в своей опочивальне, а тот давал в этом отчет Тристану и другим его сообщникам. Дама эта пользовалась особым покровительством Нарваэса, и, вероятно, именно он поставлял ей любовников, осведомленных в государственных делах.
— Он сказал вам, где она сейчас? — спросил я.
— Уехала с Тристаном в Париж. Ду Мелу рассказал, что Тристан получил титул маркиза и невероятно разбогател, после чего решил удалиться в поместье в окрестностях Парижа. Прошел уже почти год с тех пор, как по его приглашению она отбыла из Лиссабона во Францию.
— Ну, хорошо, — произнес я, слегка успокоившись. — По крайней мере, мы теперь точно знаем, что донья Мариана — шпионка и изменница.
— Что же нам делать? — спросил индеец.
— Меня удивляет этот ваш вопрос, Сикотепек. Странно слышать, что у вас нет собственных соображений, за кого следующего нам надлежит приняться, — с издевкой заметил я. — Итак, на чью шею мы теперь накинем веревку?
— Довольно шуток. Быть может, я и впрямь поступил неразумно, но, согласитесь, нас нелегко будет обвинить в этом убийстве. Почему, как вы думаете, хозяин постоялого двора говорил, что этот самый ду Мелу неподходящее общество для честных и благородных людей? Потому, что он замешан в темных делишках и якшается с разбойниками и проходимцами. Так что убить его мог кто угодно.
— Ладно, пусть расследованием занимаются судейские чиновники, которые наверняка очень скоро узнают о смерти ростовщика, потому что дом ду Мелу посещает множество людей. А мы меж тем должны готовиться к отъезду.
Прежде я предполагал, как и подобает богатому сеньору, без спешки выбрать лучшее место на каком-нибудь судне, которое должно отправиться во Францию дней через десять, но непредвиденная смерть ростовщика вынудила меня поторопиться, так что я приобрел пропуск на корабль, который отходил через два дня. Нужно было, во-первых, успеть покинуть Лиссабон до начала расследования, а во-вторых, прибыть в Париж до того, как маркиз де Оржеле получит известие о гибели своего сообщника.
Глава XXXV,
в которой рассказывается о нашем отплытии из Лиссабона, о том, что происходило на корабле, о прибытии во французскую гавань Гавр и о том, какая встреча нас там ожидала
Я успел собрать только часть нашего скарба и наказал слугам охранять дом до моего возвращения, сообщив им, что я должен отбыть во Францию по срочному делу. Старший слуга вызвался меня сопровождать, но я отказался, заверив его, что он пользуется моим особым доверием и окажет мне несравненно большую услугу, оставшись присматривать за имуществом, нежели отправившись со мной. Это объяснение совершенно его удовлетворило, и он пообещал мне, что по возвращении я найду дом в таком же порядке, как и при отъезде.
В день святого Иакова я сел на корабль под видом богатого торговца, путешествующего в сопровождении слуги-индейца. Наш стотонный галеон вез во Францию оливковое масло и прочие товары. Путешествие было продолжительным, так как корабль по дороге в Гавр заходил в Опорту, Ла-Корунью и Бурдеос.
Едва мы отчалили, лицо Сикотепека опять позеленело и у него началась рвота. Два дня его мучила морская болезнь, но на третий к нему вернулся нормальный цвет лица и он почувствовал себя лучше.
Увидев, что он повеселел, я наконец спросил о том, что хотел узнать у него еще в тот день, когда он убил Мартина ду Мелу, и о чем не успел поговорить из-за спешки, в которой проходил наш отъезд.
— Скажите, Сикотепек, — обратился я к нему, когда мы остались на палубе наедине, — как же вы поняли, что сказал вам ростовщик, если вы не знаете португальского языка?
— Мы, мешики, обучаемся всему быстро, — отвечал он мне с улыбкой.
Но, поняв, что я ему не верю, тут же дал мне другое объяснение:
— Он так испугался, когда я сдавил ему шею, что, наверное, мог бы заговорить даже на моем родном языке. Однако в этом не было нужды: оказалось, что он знает испанский. Я говорил с ним по-кастильски, и он отвечал мне на том же наречии. Так что потом мне пришлось его убить: он ведь догадался, что вы испанец, а вовсе не португалец.
— Этим злодеянием вы не только прогневили Бога, но и выказали неповиновение дону Эрнану, которому вы поклялись никогда больше не поднимать руку на христиан, — напомнил я ему.
— Признаться, меня гораздо больше страшит гнев Кортеса, нежели вашего Бога, — твердо заявил он, — но, впрочем, я думаю, что ничем не оскорбил ни одного, ни другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90