— Фрэнсис! — Потрясенный хриплыми, судорожными звуками, Ричард произнес: — Я не позволю тебе покончить с собой.
Кровь теперь была повсюду. Боль и горе прорвались наконец. Лаймонд отнял руки от лица.
— Должен ли я умолять? — Он прервался, содрогаясь от боли, но превозмог себя. — Ты считаешь, что вправе вершить правосудие… Но разве у меня нет такого права? Неужели ты думаешь, что ожидающие меня темница и пытки страшнее того, что я уже перенес? Бремя мое тяжелей, чем все цепи Трива… Ты не можешь освободить меня или помочь мне… Остается одно.
У Ричарда комок стоял в горле.
Лаймонд с усилием приподнял голову:
— Умоляю тебя.
Я притащу его к тебе, и он на коленях, в слезах будет молить о смерти.
Ричард выпрямился, повернулся и пошел прочь по лугам не оглядываясь. Неподалеку ждала Бриони. Она обрадовалась появлению хозяина, и Ричард, выжидая, ласково поглаживал холку кобылы.
Когда он вернулся, логово было пустым. Теперь это было уже не убежище, а мрачное преддверие одинокой, страстно желаемой смерти.
Под синим летним небом в толчее городов и больших дорог, в крепостях, где, шипя, кипела смола и плавилось железо, в монастырях, в замках, на берегах, где лежал выброшенный прибоем просоленный морской водою лес и топтали песок быки, запряженные в повозки с углем, канатами, пушками и бочками с порохом, в амбарах, где слышалось мерное стрекотание молотилок, и в палатках, где солдаты чистили оружие и полировали латные нагрудники — словом, везде на небольшом расстоянии от Берика до Форта, на этом клочке земли, к которому было приковано неусыпное внимание трех величайших европейских наций, никому на протяжении всего этого напряженного месяца и в голову не приходило, что их руками вершится история.
И сэр Джеймс Уилфорд, капитан удерживаемого англичанами Хаддингтона, не думал не гадал, что через двадцать пять лет его оборону назовут величайшей обороной века. Его волновало лишь, что в семнадцати милях от крепости находится Эдинбург, а в его распоряжении только небольшой гарнизон и две дороги, по которым он может связаться с приграничными районами Англии. Его не менее тревожило, что ему надлежит содержать в добром здравии и, если удастся, в полном подчинении не только англичан, но и испанцев, немцев, итальянцев и с ними противостоять угрожающему блеску прославленного французского оружия и неуклюжим, но опасным вылазкам соседей-шотландцев.
И лорд Грей не размышлял о ходе колеса истории, когда неустанно мотался из города в город, инспектируя драгоценные войска: лошадей, пики, порох, пехоту, пыжи, кремни, ядра, также и провизию: масло, муку, а главное — деньги и людей — людей, людей и еще раз людей, двуногий скот, трудившийся не покладая рук в горячем чреве Форта. Не делал этого и лорд Уортон, раздраженный необходимостью оторвать от себя солдат, которых послал к лорду Грею, оставшись на страже беззащитного города и с неудовольствием следя за двусмысленными перемещениями западных шотландцев.
Для французов, которые, как иней, покрыли холмы вокруг Хаддингтона, это была незначительная, четко спланированная кампания, имевшая целью выказать теплые чувства шотландской королеве и одновременно утереть нос лорду-протектору.
Для немцев, швейцарцев, итальянцев и испанцев, которым платили французскими экю, эта кампания означала пьяную поножовщину, рыбалку в быстрых ручьях, вшивость от походной жизни, а главное — деньги, которые можно было отвезти домой или проиграть, потратить на девок, а может, и на более серьезные вещи. На войне не грех было и похвастаться за кружкой эля.
Для шотландцев война являлась предметом гордости и страха, а в основе лежало стремление поставить на место английского короля и выкурить этих паршивцев англичан из Хаддингтона, как лису из норы. За это они были готовы заплатить любую цену.
Цена за победу была названа французами, и королева тоже была готова уплатить ее. Мария де Гиз предприняла первые решительные шаги в день, когда Том Эрскин, опустошенный и измученный, вернулся в Эдинбург из Гексема. Курьеров незаметно послали во все концы, посол выехал во Францию, и однажды вечером в сумерках четыре французские галеры подняли якоря и плавно заскользили к Фирт-Форт. Как и предполагалось, возникла паника на восточном берегу Англии, ялики с донесениями срочно отправились к английскому флоту, который немедленно был приведен в полную боевую готовность.
Пустые хлопоты. Четыре галеры так и не появились. Они подняли паруса и под юго-западным ветром пересекли северное море, затем изменили курс и направились на север. Обогнув Шотландию, повернули снова на юг к западному ее берегу и триумфально проследовали к Думбартону, где королева, буде такова ее воля, могла благополучно взойти на борт.
Королева благосклонно выразила свое согласие. Последнее слово оставалось за народом — и в солнечное, ветреное июльское утро, в субботу, шотландский парламент собрался в аббатстве неподалеку от занятого англичанами Хаддингтона и дал разрешение на брак ее величества королевы шотландской с наследным принцем франции — «дабы всегда король Франции защищал оное королевство, с его законами и свободами, как свое собственное, относился к вассалам оного, как к своим подданным, сохраняя обычаи Шотландии нерушимыми, как это было в давние времена».
Уилл Скотт присутствовал на ассамблее парламента и, когда все разошлись, выбежал во двор аббатства, где заметил Тома Эрскина. Момент был подходящий, и Уилл Скотт спросил:
— Есть новости?
Эрскин, нервно потирая щеку, бросил на него недоуменный взгляд.
— Что?.. О нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115