Это была довольно странная короткая встреча без лишних слов. Раски, весьма походивший на отца, был более чем сдержан, увидел Робина и сразу смекнул, что его зовут не на казнь. Робин велел датчанину следовать за собой, отдав ему свой меч и тем самым давая понять, что они не враги друг другу. Через какое-то время они уже были все в той же спальне короля Джона, который держал на руках младенца.
— Почему он не плачет? — возмущенно обратился король к Раски.
Молодой датчанин ничего не понял. Малыш все так же смотрел на окружающих своими широко распахнутыми глазами.
— Ваше величество, — поторопил его Робин, — разберемся сначала с войсками. Оставьте ребенка матери.
— Нет, — запротестовал Джон. — Это английский ребенок?
— Английский, — кивнул Робин.
— А где его отец?
— Ранен, Ваше величество.
— Так пусть он привыкает видеть сражения, — и Джон вышел на балкон с малышом.
— Нет! — вскрикнула Мэйбл. — Куда он его понес?! — и она вышла вслед за королем. За ними последовали Робин и Раски.
— Вот твой сын! — закричал шериф Торстведту, увидев Раски. — Прикажи своим босякам убираться из Ноттингема!
Но в это время король, все-таки отдав ребенка стоявшей рядом матери, грозно воскликнул:
— Приказываю здесь я! Итак… Крестьяне, идите с миром по своим домам!
— Ваше величество, — незаметно склонился над ухом короля Робин, — им бы оброк уменьшить… Ну, скажем, на четверть. А то бродят недовольные. В замок, опять же, заходят без спросу. Нехорошо это.
— Идите с миром! А шерифу ноттингемскому прилюдно указываю — с этого дня подати сократить…
— Ваше величество, — быстро заговорил Робин, — тогда уж лучше на треть.
— …Сократить на треть. Но чтоб платили исправно и на сборщиков податей не нападали.
Толпа крестьян замерла.
— А ты, Реджинальд, тоже уводи свое войско. Слышишь, сейчас же уводи. И чтоб никаких междоусобиц.
Солдаты шерифа тоже замерли на какой-то миг.
— Так, — продолжал король. — А это — твой сын? — ткнул он пальцем на Раски, обращаясь к Торстведту.
— Да! — ответил Торстведт, лицо которого посветлело при виде Раски.
— Так… А что они ждут? — тихо спросил король у Робина, показывая на не расходившуюся под балконом толпу. Робин ничего не ответил.
— А-а… А это — чей сын? — Иоанн Безземельный выхватил младенца у Мэйбл и высоко поднял его над головой. И только теперь ребенок издал первый пронзительный крик.
— Ура!!! — словно вторя ему, раздались крики из крестьянского войска.
— Виват, король!!! — подхватили их ноттингемские солдаты.
— Ура!!! Ура!!! — все нарастали возгласы радости и ликования.
Крестьяне весело размахивали над головами дубинками и рогатинами. Некоторые даже притопывали и приплясывали на каменной площади. Солдаты замка тоже, недолго думая, поддержали их, постукивая о землю копьями и мечами.
— Виват, король! Ура! Ура! Слава Робину! — С этими криками на старую серую площадь Ноттингема упали первые солнечные лучи. Уже совсем рассвело, и день обещал быть ясным и безоблачным. Свежий утренний ветер разогнал облака. По лицам всех стоявших на балконе, включая короля Джона и малыша Бебе, пробежала улыбка облегчения. Находясь выше всех, они первыми увидели обрезанный крышами окрестных домов край восходящего солнца.
— А что их так радует? — тихо спросил король, глядя на ликующую внизу толпу.
— Так ведь дождь кончился, Ваше величество.
— И что с того?
— Никто больше не плачет.
Тогда король еще плохо понимал, что он сделал для крестьян. Со временем Реджинальд попытается объяснить ему, но наша история об этом умолчит. События наступившего утра были настолько радостными, что, наверное, еще спустя год, а может два, никому и в голову не приходило огорчаться по пустякам.
Торстведт обнял наконец своего потерявшегося сына после того, как небольшая процессия, состоявшая из короля Джона, Робина, Раски и Мэйбл с малышом, торжественно вышла на площадь в сопровождении оставшихся при Робине героев. И крестьяне, и солдаты еще больше возликовали, расступаясь перед идущими и приветствуя — кто короля английского, а кто — короля лесных разбойников. Различить голоса в этот момент было едва ли возможно.
Но один голос Робин не мог не узнать в общем хоре. Сердце Робина уже давно сжималось от глубокой и тупой боли. Сражался ли он в Западной башне или шел по темным коридорам, или участвовал в недавних переговорах — он не мог забыть об оставшемся в доме плотника Джохана друге, о верном сарацине, который пошел за ним из Лондона в самое ноттингемское пекло.
— Робин! Эй, друг! Я вижу, ты в замечательной компании! — воскликнул Саланка, не сумевший усидеть дома, когда начался шум, вызванный вхождением в город крестьянского войска.
Саланка, несмотря на то, что был ослаблен ранением, едва не перекрикивал собравшуюся на площади толпу. Робин, увидав наконец находившегося невдалеке от торжественной процессии сарацина, протолкался через толпу восторженных крестьян и, горячо обнявшись с другом, предложил ему присоединиться к процессии. Ирландец Гэкхем, из-за ранений не мог уже и на ногах стоять, просто-таки заревел от восторга, впервые за долгое время увидав старого товарища сарацина:
— И ты, карфагенянин, явился сюда по мою шкуру?! Гей-гоп! У меня родился сын, я самый счастливый человек на свете! — Счастливый папаша, едва не теряя сознание, потрясал в воздухе здоровой рукой.
— Так это твой малыш? Ну и голосина же у него! — обрадованно сказал Саланка, не ведая о том, какую сложную задачу младенец задал королю английскому своим продолжительным молчанием. — Сразу видно, будет большим человеком. Купцом.
— Браконьером, — отозвался Гэкхем, и сам промышлявший этим нелегким ремеслом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43