— Он будет знатным плотником, смотрите, какие у него руки. Золотые! — вмешался Джохан. Он оставил Саланку и присоединился к штурмовавшему город войску, а теперь снова вернулся к доверенному его стараниям раненому. Хотя у Джохана были на лице следы свежих ссадин, а кое-где — запекшейся крови, он, как и все вокруг, был вне себя от счастья.
— Ребенок будет человеком, — сказал свое веское слово король Джон, подводя черту разгоравшемуся было спору.
Сегодня был его день. Сегодня, несмотря на то, что едва не половина замка была разрушена, а хитрющее мероприятие по поводу пополнения дырявой казны оставалось под большим вопросом, король мог себе сказать, что он поступил сегодня истинно по-королевски.
Поздним вечером, когда в городе по случаю королевской милости еще не прекратились гуляния, в тихом прокопченном кабачке за кружками доброго хмельного эля сидели два таинственных путника. Одеты они были в обычные серые дорожные плащи с капюшонами. Скрывавшиеся под плащами более богатые одежды указывали на знатность их происхождения.
Один из них — тот, что постарше, — обладал начинавшей уже седеть иссиня-черной густой шевелюрой и такой же жесткой курчавой бородой… В его резко очерченных миндалевидной формы глазах светился острый ум внимательного, но хладнокровного человека. Это был Сулейман Абу-Аккыр, посланник Оманского халифата в Англии. Вторым путником был Шеклберг, норманн, тот самый, который подсказал Робину, чьим сыном являлся попавший к нему в плен светловолосый скандинав-наемник.
Во время исторического появления короля Джона на балконе они, никем не узнанные, через снесенные бурным людским потоком городские ворота уже проникли внутрь Ноттингема. Пребывая в полном недоумении от вида догоравшей Западной башни, столь контрастировавшего с начавшимся на площади праздником, они оставались чуть в стороне, стараясь не попадаться на глаза ни шерифу Реджинальду, ни Торстведту, ни самому королю. Посланник, не на шутку расстроенный, собирался уже повернуть коня и покинуть город ко всем чертям. Но норманн удержал его, предложив подождать, пока все утрясется, где-нибудь подальше от любопытных глаз.
— Я только одного не могу понять, — говорил, подняв глаза на норманна, чернобородый посланник, — какого черта им вначале понадобилось разрушить пол-Ноттингема?
— Да ведь без этого никак не получается, — ответил норманн, с аппетитом уплетая выросшую на здешних саксонских подворьях курочку. — Время от времени этим мужикам необходимы встряски.
— Нет, я говорю о короле. Какого черта он не наказал виновных в разбое?
— А виновных нет, — лукаво улыбаясь, отвечал норманн с набитым ртом.
— То есть как это нет? В любом халифате вашему хваленому Робину давно бы уже отрубили голову или, в крайнем случае, отравили бы, подсыпав яду в вино прямо за обеденным столом у самого халифа…
Один из викингов с кораблей Торстведта, уже вторые сутки лежавший на полу этого заведения с адской головной болью, расслышал последние слова Сулеймана Абу-Акыра, воспринял их на свой лад и загудел, обращаясь к двоим лежавшим тут же товарищам:
— Вино отравленное! Нас тут всех отравили к чертовой матери! Трактирщика на рею!
Ему вторил нестройный гул голосов валявшихся по всему этому прокопченному заведению морских разбойников. Вслед за этим в сторону хозяина, суетившегося возле полки с глиняной посудой, полетела пущенная чьей-то неверной рукой тяжеленная кружка с элем. Не долетев до хозяйского места, она с грохотом приземлилась на ближайший стол, за которым сидело несколько словоохотливых мужичков, вспоминавших в многочисленных красочных подробностях перипетии сегодняшнего штурма. При этом кружка, опрокинувшись, разбила и стоявший на столе огромный кувшин с весьма недурственным валлийским яблочным вином, секрет которого был сохранен еще со времен древних кельтов. Вино, смешавшись с пивом, брызнуло прямо в лицо поднявшемуся над столом йомену: по его маленькому росту и перевязанной после ранения руке, по резкому голосу мы без труда узнали бы Малыша Сью. Узнал его и норманн и, молча кивнув сарацинскому посланнику, подал знак, что следовало бы удалиться из этого небезопасного для столь важной особы места.
Однако Малыш Сью, разглядев, что кружка прилетела со столика, за которым сидели норвежцы, подошел к ним и неожиданно спросил:
— Ваш командир — Торстведт?
Норвежцы были готовы к драке и с гордым вызовом отвечали:
— Да, он самый. И что?
Сью, внимательно оглядев каждого из сидевших за столом, ласково улыбнулся.
— Мы сегодня победили, идиоты. Я хочу осушить бокал за вашего командира Торстведта.
— А ты случайно не из Робиновой шайки? — спросил рыжебородый жизнерадостный кутила — заводила норвежского стола.
— Пожалуй, что да. Так, во всяком случае, было последние годы.
— Ну, что ж, — норвежцы переглянулись. — А мы хотим выпить за вашего славного Робина. Он лучший из лучших командиров. Эй, самого лучшего эля! За Робина!
— За Робина! — подхватил уверенно крепнущий хор голосов.
— За Торстведта!
— За Торстведта! — гремел все тот же хор.
— Ну, за короля, — давая понять, что все обошлось и покидать заведение уже нет надобности, подвел черту осторожный Шеклберг.
Веселая пирушка продолжалась до самого утра.
Следующее утро выдалось на редкость приятным. Легкие облачка скрадывали свет жаркого солнца, со стороны моря веял легкий бриз. Утомленные зноем обитатели лесов — дрозды и обитатели полей — жаворонки оживились и исполняли свои радостные песни.
Торстведт, собрав своих воинов, уже покидал окрестности Ноттингема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43