Вскоре после этого все четверо, переодевшись странствующими монахами-францисканцами, пробрались в укрепленное поселение, которым руководил Робин из Локсли, зачинщик волнений, разразившихся в округе Ноттингема по поводу вопроса о земле. «Монахи» попытались похитить детей Робина — восьмилетнюю Джанетт и десятилетнего Коккера, а когда этому воспрепятствовал гостивший у Робина бдительный Лопин (тот самый, с которым мы повстречались в хижине), незваные пришельцы подожгли дом Робина и, растворившись среди кривых узеньких улочек, исчезли, не оставив никаких следов.
Однако даже места, в которых они очутились, сама земля, леса, деревья — все было против них. Сама природа, казалось, помогала местным йоменам выследить и наказать хитрого и жестокого врага, проникшего сюда с недобрыми намерениями. Дым от костра, незнакомый для местных жителей говор, хитрое заморское оружие, которым пользовались Гарольд с приятелями, — все это раз за разом выдавало непрошеных гостей. Таумент, снарядивший этих четверых лазутчиков еще в Лондоне, ежедневно получал от них сообщения, но главной вести — о смерти ненавистного противника, вновь возникшего из небытия, — так и не смог дождаться.
Гарольд, Раски, Шеннон и Зануда, непревзойденный мастер боя с секирой и алебардой, — все четверо были проверены и во время стычек с французскими гарнизонами в захваченной континентальной Нормандии, и во время очередного, четвертого, неудавшегося крестового похода. Там они вошли в особое доверие к Таументу, выполняя самые секретные и самые грязные его поручения. Поговаривали даже, что таинственное исчезновение маркиза Бюссо, бывшего, как вы помните, судьей во время несостоявшейся экзекуции Робина, было подстроено Таументом и его людьми. Причиной, мол, послужило нежелание Таумента оплачивать маркизу проигранное пари. И, хотя этот скупердяй не был похож на любителя побиться об заклад, такая версия случившегося получила особое распространение в королевском лагере. Это значило лишь одно: от Таумента теперь всякого можно было ожидать, и его побаивались.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Робин тем временем собственноручно проверял упряжь приготовленных для выезда коней. В решении вопроса о земле наступил момент, когда впору уже было отчаяться и оставить надежду на мирное разрешение этого вопроса. Дальновидный Таумент, зная, насколько выгодны окажутся вложения в поместье Локсли, путем бесконечных переговоров с сильными мира сего, путем сложнейших махинаций достиг-таки того, чтобы выгнать Робина из его родового поместья. Необходимые бумаги уже были подписаны в королевской канцелярии.
А тем временем в саксонских общинах Северной Англии, обложенных непомерным налогом, начинался настоящий голодный мор. Крестьяне не могли уже не только заплатить в казну, но и прокормить свои семьи. После первых стычек с помощниками шерифа, собиравшими дань с окрестных жителей, волей судьбы Робину пришлось заняться защитой своих крестьян от грабительских притеснений и возглавить их борьбу. Таким образом, он оказался под перекрестным огнем: с одной стороны — ощерившийся Таумент со своими прохвостами-сподручными, с другой — королевский шериф Ноттингема, призванный усмирить со всей строгостью меча и огня дерзкое сопротивление крестьян.
На сей раз у Робина была запланирована встреча и не с кем-нибудь, а с самим шерифом Ноттингемским. Дело было куда как серьезным: отряд алебардщиков, посланный шерифом для усмирения жителей в одной деревне, захватил по возвращении нескольких особенно близких Робину людей: толстого Блу, ирландца Гэкхема и его возлюбленную Мэйбл. Также были схвачены оба брата Фогерти. Все вместе они устроили накануне бурную вечеринку по поводу успешной стычки со сборщиками податей. В главном доме деревушки Джекобсон после пирушки невозможно было найти чистого места на полу. В конце концов, нарадовавшись вволю, утомленные разбойники насвинячили в доме старосты.
Когда на следующее утро алебардщики зашли в дом, то застали следующую картину. Рыцари удачи, благородные йомены, как мешки, лежали на полу, на низкой лаве вдоль стены. Кое-кто во сне побулькивал, как греющийся на костре котелок. Не видно было, впрочем, самого Робина, который накануне тоже участвовал в схватке и собственноручно сломал здоровенную рогатину о голову страшного, как слон, Джека-повесы.
Похватав недвижимые тела и побросав их на обозную телегу, алебардщики с глубочайшим удовлетворением, несомненно, вызванным чувством выполненного долга, отправились прочь, в Ноттингем. И вот теперь Робин каким-то образом хотел добиться освобождения своих приятелей. Неизвестно еще, что его ожидало при встрече с шерифом: то ли меткая стрела английского лучника, то ли заведомо неприемлемые унизительные условия. Благо, Робину самому было что предъявить противнику: его слово необычайно ценилось и было, пожалуй, решающим при попытках властей угомонить бунтующие деревни.
Встречу назначили у опушки Селькиркского леса, близ часовни — в четырех часах езды от Ноттингемского замка. Робин и шериф Реджинальд давно уже знали друг друга. Едва что не обнявшись при встрече, они, впрочем, тут же приступили к делу.
— Ты знаешь, сколько мне стоит каждый день бунта? — обратился к Робину шериф Реджинальд, постаревший за время, которое прошло с тех пор, как они последний раз виделись года четыре назад. Тогда из-за расправы над браконьерами вот так же готовы были вспыхнуть окрестные села. — Представь себе, мне легче будет сжечь дотла несколько упорствующих деревень, чем дожидаться, пока твои разудалые йомены опозорят меня перед всем королевством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43