Последнее подозрение весьма скоро оправдалось. В июне три человека решили ограбить мой дом в Суффолке. Двум из них удалось бежать, третий взялся руками за медную ручку моего несгораемого сейфа, но электрические провода, устроенные мною, сжали его руки, как в железных раскаленных тисках. Он с криком упал к моим ногам – и не прошло часа, как я узнал все, что мне нужно. Да, разумеется, я ждал этих людей. На такую интуицию, как у меня, не могут действовать ни романтические, ни платонические чувства. Рассудок мой с первого же раза сказал мне, что генерал Фордибрас явился в Дипдин с единственной целью – подготовить путь более скромным гостям, следующим за ним. Окиада, мой маленький японец, одаренный чутьем пантеры и зрением орла, держался настороже в течение всех этих недель, и ни одна былинка в парке не могла быть смята, чтобы он не заметил этого. Мы приготовились с ним ко всему. Мы знали, что какие-то незнакомые люди прибыли в Лондон на станцию Сикс-Майль-Боттом за час до того, как явиться к нам. Когда они вошли в дом, мы решили задержать только одного из них. Остальные убежали, уверенные в том, что перехитрили нас. Безумцы, они стремились к воротам тюрьмы...
Я поднял вора на ноги и, угрожая ему, стал допрашивать. Это был юноша лет двадцати с некрасивым лицом и растрепанными белокурыми волосами.
– Ну-с, – сказал я, – вас ожидают семь лет каторжных работ. Постарайтесь показать, что в вас осталась еще небольшая искра порядочности, не то...
Тут я указал ему на электрические провода, которые обожгли ему руки. Он вздрогнул.
– О, я готов на все, – сказал он. – Вы ничего не добьетесь от меня. Делайте, что хотите, я не боюсь вас.
Это была ложь, он очень боялся меня. Достаточно было одного взгляда, чтобы видеть, какой он трус.
– Окиада, – сказал я, – здесь есть кто-то, кто не боится тебя. Скажи ему, как поступают с такими людьми в Японии.
Маленький японец играл свою роль безукоризненно. Он схватил труса за обе руки и потащил его к электрическим проводам. Пронзительный крик пленника заставил меня вздрогнуть – я испугался за свою сестру Гарриэт. Я поспешил выйти, чтобы успокоить ее, а когда вернулся, юноша уже стоял на коленях и рыдал, как женщина.
– Я не в силах выдержать пытки... никогда не мог, – сказал он. – Если вы джентльмен, вы не будете требовать от меня, чтобы я выдал своих товарищей.
– Ваши товарищи, – ответил я спокойно, – подонки, мошенники, негодяи и шантажисты... Самая подходящая компания для человека, который играет в крикет от имени своего дома в Харроу.
Он взглянул на меня с удивлением.
– Откуда вы это узнали, черт возьми?
– По цветам вашего галстука. Встаньте теперь и отвечайте на мои вопросы. Ваше молчание не спасет тех, которые послали вас сюда сегодня. Они прекрасно знали, что вы попадетесь; они желали даже, чтобы вы попались и соврали мне, когда вас поймают. Я далеко не такой человек, которому можно врать. Поймите это. У меня у самого есть маленькие тайны. Вы испытали на себе одну из них. Не вынуждайте меня познакомить вас с другими.
Он задумался и наконец спросил:
– Что вы намерены делать со мной. И что я выиграю, если все расскажу вам?
– Отвечайте мне одну правду, – сказал я, – и я избавлю вас от тюрьмы.
– Это очень хорошо...
– Я избавлю вас от тюрьмы и постараюсь спасти вас от самого себя.
– Вы не можете этого сделать, сэр!
– Посмотрим. В душе каждого человека всегда хранится искра Божия, которую не могут погасить ни время, ни люди. Я найду ее у вас, мой милый! О, подумайте об этом! Неужели для того стояли вы у ворот на крикетном поле в Харроу посреди любимых вами школьных товарищей, для того был у вас домашний очаг, мать и сестры, знакомые, которые всегда радовались вам, чтобы сегодня ночью тайно забраться сюда? Нет, разумеется! Душа ваша спит, надо ее разбудить... голос зовет вас к себе, рука прикасается к вашему плечу, чтобы вы оглянулись назад. Пусть это будет мой голос – выслушайте его. Он будет лучше, чем голоса тех других, которые ждут вас.
Лицо его страшно побледнело при моих словах. Час тому назад он, быть может, отвечал бы на них проклятием и бранью, но теперь все бравурство его пропало вместе с его мужеством.
Весьма возможно, что на него подействовало не мое воззвание к воспоминаниям его детства и юношества, а только страх и надежда на то, что признание будет выгодно для него.
– Я не могу много сообщить вам, – пролепетал он.
– Можете рассказать только то, что вам известно.
– Хорошо... Что, собственно, вам нужно?
– Ага! Это благоразумно с вашей стороны. Во-первых, имя этого человека?
– О каком человеке вы говорите?
– О том, который послал вас сюда. Из Парижа, из Рима или из Вены? На вас надеты французские сапоги, я вижу... Следовательно, из Парижа, не так ли?
– Называйте это Парижем, если желаете.
– А человек этот – француз?
– Не могу сказать. Он говорил по-английски. Я встретил его в Куоз-Артсе, и он представил меня остальным... Человек большого роста, шрам на подбородке и лицо рябое. Он продержал меня в большом отеле недель шесть. Мне не повезло... Я отправился искать работу на автомобильный завод и меня там потрепали – я не скажу, за что. Тут явился Валь...
– Валь?.. Христианское имя?
– Я слышал, что его фамилия – Аймроз. Говорят, что он немецкий еврей и жил когда-то в Буэнос-Айресе. Я не знаю. Мы должны были запастись материалом и вернуться обратно разными путями. Мне назначили Соутхемптон-Гавр. Не будь вас, я завтра был бы уже в Париже. Ну и счастье, Бог мой!
– Лучшего счастья вам и не выпадало еще в течение вашей жалкой жизни! Продолжайте, пожалуйста. Вы должны были вернуться в Париж... с бриллиантами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73