— пожал плечами Янес. — И притом, ведь наши солдаты — не наемники, соблазненные жалованием, как англичане, и не насильно завербованные в войска рекруты, оторванные от своих семей и посланные на убой… Наши молодцы — добровольцы, для которых жизнь немыслима без битв, а битвы — без опасностей…— Но о какой тогда жертве ты говоришь?— Вот! — ответил Янес, вынимая изо рта новую сигару и показывая ею куда-то в сторону, так что Тремаль-Наику показалось, будто португалец указывает на кого-то из малайцев Сандакана, ассамцев или негрито.— Не понимаю. Назови по имени! — сказал Тремаль-Наик.— По имени? По фамилии — могу. Имени не помню. Гавана! Из славного рода душистых сигар. Вот та жертва, которую, боюсь, мне придется принести, если этот дикий Сандакан вздумает потешиться и допустит этих демонов-даяков близко к лагерю и дело дойдет до рукопашной схватки! Я только что раскурил ее, нашел, что она превосходна, а тут какой-нибудь отчаянный даяк еще ухитрится вышибить ее у меня изо рта ударом своего криса…— Успокойся, дружище! — засмеялся подошедший Сандакан. — Попытаемся сохранить твою сигару. Я только жду, когда даяки будут вон у той скалы. Видишь?— Вижу. Уже близко! — проворчал Янес, зорко наблюдая за все приближающимися к брустверу даяками.— Огонь! Картечь! — крикнул громовым голосом Сандакан, взмахнув в воздухе своим тяжелым блестящим клинком.В тот же миг брустверы покрылись дымом и озарились вспышками огня. Огненные снопы, вырвавшись из жерл заряженных картечью спингард, казалось, протянулись до самых рядов подступивших даяков.— Залпами! Целься! Пли! — спокойно и уверенно командовал Сандакан, стоя во весь свой рост на парапете бруствера и глядя на результаты действия убийственного огня, буквально сметавшего с лица земли сотни даяков; благодаря их близости, ни один выстрел защитников укрепления не пропадал даром, ни одна пуля не миновала цели.— Залпом! Пли! Залпом! Пли! — раздавались команды.И опять грохотали кровожадные спингарды, и опять трещали ружейные выстрелы.Трудно было бы непосредственному наблюдателю этого боя сказать, сколько времени он продолжается. Казалось, целые часы грохочут выстрелы, с неумолимой меткостью направляемые в толпы даяков. Казалось, целые часы царит смерть над идущими на приступ.На самом же деле бой, благодаря принятой Сандаканом тактике, длился всего несколько минут и закончился полным разгромом противника.Дело в том, что Сандакан выждал, когда масса врагов, подбираясь к укреплению, столпится на небольшом плато, имевшем лишь два выхода: вперед, к осажденным, и назад, к подножию Кайдангана. Оба эти выхода представляли собой тропинки, по которым одновременно могли пройти только два—три человека. Поэтому, когда град ружейных пуль и картечи обрушился на даяков, теснившихся на этом плато, нападавшие сразу оказались в отчаянном положении: всех, кто пытался перебежать вперед по узкой тропинке, расстреливала в упор, буквально рвала на части картечь из спингард. Когда же главная часть даяков в панике ринулась назад, то оказалось, что для толпы в несколько сотен человек физически не было возможности воспользоваться тропкой, пропускавшей не больше двух—трех человек одновременно. А люди напирали и напирали. Естественно, что у выхода образовалась свалка, одни падали, другие наваливались на них, загораживая дорогу. С бастионов было видно, как десятки крайних даяков, отчаянно цеплявшихся за товарищей, срывались с плато вниз, в зияющую пропасть и как их тела при падении оставляли кровавый след на острых, как клыки фантастического зверя, скалах.Вероятно, и распоряжавшийся боем Теотокрис видел, в какую ловушку попал посланный им на приступ отборный отряд. Грек метался из стороны в сторону, кричал, отдавая какие-то распоряжения. Видно было, как некоторых пробегавших мимо него беглецов он бил своей длинной саблей, стараясь остановить.— Эх, хорошо бы эта греческая обезьяна сама подошла поближе! — вслух мечтал Янес, следивший в бинокль за овладевшей даяками паникой.— Он не так глуп! — ответил Тремаль-Наик. — Но все-таки он в пылу гнева приблизился к нам. Попробую я свое искусство. Может быть, пуля долетит.— И я! — схватился за ружье Янес, на глаз определив, что Теотокрис, пожалуй, и в самом деле находится на расстоянии ружейного выстрела.Два выстрела слились в один. Две пули пронеслись над головами запрудивших плато даяков.— Недолет! — проворчал с досадой Тремаль-Наик, видя, как шагов за десять от суетившегося Теотокриса пуля его карабина, ударившись о рыхлую скалу, бессильно упала, подняв лишь маленькое облачко беловатой пыли, напоминавшей дым.— Перелет! — в тот же момент откликнулся Янес, пуля которого просвистела у самых ушей Теотокриса. — Эх, досадно! Промахнулся, хотя со мной это редко бывает! А впрочем, я ведь целился этому ловцу губок в лоб. Значит, все равно, толку бы не было!— Почему? — удивился Тремаль-Наик.— А потому, что у Теотокриса лоб из меди! Они рассмеялись.Тем временем у их ног заканчивался последний акт драмы, разыгравшейся на небольшой горной площадке, которая оказалась столь роковой для даяков: все, кто не был расстрелян, успел или скатиться в пропасть, или бежать к подножию горы, уходя из-под выстрелов защитников Кайдангана. Только немногие раненые перебрались ползком, в отчаянии пытаясь укрыться от настигавших их повсюду пуль между камнями, в щелях скал, в политой кровью чахлой траве.Приступ был блестяще отбит.— Надеюсь, больше даяки нас не побеспокоят? — сказал Янес.— Сегодня едва ли! Удовольствуются полученным уроком. А завтра…— Да у них не осталось и двух сотен людей, Сандакан!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52