К себе в паланкин Август пригласил Тиберия и сенатора Гнея Сентия Сатурнина, что все присутствующие восприняли как возвращение к милости опального консуляра.За носилками принцепса ехали те, кого он пригласил сопровождать его и Тиберия: катились степенные солидные карруки, запряженные четверкой; изящные, богато украшенные ковинны, благородные быстроходные эсседы — патриции и сенаторы не хотели ударить в грязь лицом, и потому постарались показать свои экипажи и финансовые возможности в наивыгоднейшем свете. Почтенные матроны и их дочери, которых тоже хватало в свите цезаря, предпочитали передвигаться на удобных красивых и надежных карпентиях — двухколесных повозках, запряженных парой резвых лошадок.За достойными гражданами следовал обоз — тяжелые телеги, движимые трудолюбивыми спокойными мулами. Они везли все то, что могло понадобиться цезарю и сопровождавшим его лицам в дороге и на постоях: палатки и шатры, туалетные принадлежности, посуду и кухонную утварь, постельное белье и запасы провизии. За перевозкой следили десятки слуг, готовых по первому требованию своих хозяев подать прохладное вино или стаканчик для игры в кости, веер из страусиных перьев или плотную закуску.Замыкал поход еще один отряд преторианцев в полном парадном вооружении, хотя было жарко и солнце припекало вовсю. Но служба есть служба.Сабина пригласил в свою карруку Друз; он расположился в экипаже вместе с Аппием Силаном и Авлом Вителлием — двумя молодыми людьми, с которыми трибун познакомился во время памятного пира. Но поскольку Друз недвусмысленно намекнул, что от недостатка вина в дороге они страдать не будут, Сабин вежливо отказался, сославшись на то, что может понадобиться цезарю. Друз не настаивал.Так что, теперь трибун ехал верхом; всадников в колонне было немного — мало кто из достойных граждан решился подставить свою голову под лучи солнца и глотать придорожную пыль, поднимаемую копытами лошадей и мулов. Гораздо приятнее ехать в закрытом экипаже, где можно и вздремнуть, если захочется.Обычно на Аппиевой дороге было очень оживленное движение, но сейчас все останавливались и сворачивали на обочину, чтобы пропустить Августа и его свиту. То и дело раздавались приветственные крики в честь цезаря — народ любил и почитал своего повелителя. Принцепс иногда отдергивал занавеску носилок и вежливыми кивками и взмахами руки отвечал на поздравления подданных.Через некоторое время Сабин с удивлением заметил профиль Ливии в окошке одной из карет. Так, значит, цезарь, все-таки, разрешил жене ехать с ними? Ну, да, конечно, он не мог поступить иначе. Ведь Тиберий был сыном императрицы, и отправлялся он не на курорт, а на войну, откуда вполне мог и не вернуться. Лишить мать возможности попрощаться с единственным ребенком было бы неоправданной жестокостью. На это добрый Август не мог пойти.В первый день они проделали шестнадцать миль и остановились на ночлег поблизости от Ариция. В этом местечке не нашлось подходящей гостиницы, а потому все общество расположилось на живописной зеленой поляне.Слуги быстро и ловко поставили шатры и палатки, разожгли костры, повара занялись приготовлением пищи. Все смеялись, шутили, веселились. А самым жизнерадостным выглядел Август.Друз все-таки затащил Сабина в свой шатер, но теперь трибун был осторожен, и пил немного. Поэтому и наутро чувствовал себя свежим и отдохнувшим, а вот из экипажа Друза то и дело слышались стоны и приказы принести лед или холодную воду.На следующий день к вечеру, одолев двадцать семь миль, поход добрался до Форума Аппия. Это был небольшой городок, живущий, главным образом, за счет проезжающих. Везде стояли лотки и будки со всевозможными товарами, зазывающие крики продавцов наполняли воздух. Попадалось также множество матросов и перевозчиков. Дело в том, что здесь можно было значительно сократить дорогу, если путник решился бы сесть на баржу в канале. Канал этот был прорыт через трясину Понтийских болот и тянулся почти до самой Террацины. Баржи в основном перетаскивались упряжками мулов, но иногда шли и на веслах, и даже под небольшим парусом.Местность тут была нездоровая: сырость, комары, лягушки, мутная вода с привкусом гнили. Но цезарь предпочел, все же, переночевать здесь и продолжать путь по суше, чем на целую ночь вручить себя и своих друзей в руки вечно пьяных матросов и нерадивых погонщиков мулов. Тем более, что вряд ли там нашлось бы достаточное количество судов, чтобы поместить всех людей, животных и экипажи. К тому же, Август не любил путешествовать по воде, и делал это лишь в самых крайних случаях.Слуги нашли более-менее сухое место я вновь начали разбивать лагерь. Цезарь вылез из носилок, повертел головой и скривился с неудовольствием.— Какая сырость! — воскликнул он. — Недолго и лихорадку подхватить.Он всегда очень болезненно переносил холод, и постоянно кутался в две, а то и три тоги.За ним из паланкина показался сенатор Сатурнин. Он выглядел не таким расстроенным и поспешил утешить Августа.— А помнишь, принцепс, — сказал Сатурнин с улыбкой, — как лет пятьдесят назад по этой дороге проезжал наш великой поэт Гораций? Кто отправил его тогда с комиссией в Брундизий?— Я отправил, — вспомнил Август. — С ним были еще мой дорогой друг Меценат и Вергилий. Вот, правда, запамятовал, в чем там было дело...— Да неважно, — махнул рукой Сатурнин. — Главное, чтоб мы не забыли те стихи, которые настрадавшийся по твоей милости поэт написал после этой командировки. Помнишь?Он весело оглядел группу людей, которые уже окружили цезарские носилки, и процитировал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158