Возле буфета кто-то схватил меня за плечо. Я узнал Барабанчикова, маляра из нашей экспедиции.
– Здорово, – сказал он. – Ну, ты, я гляжу, хитрован.
– Выпил, Барабанчиков? – спросил я его.
– Ну, ты и хитрован! – восторженно и угрожающе пропел он, не отпуская меня.
– Что ты, Барабанчиков, в самом деле, – сказал я, освобождаясь от его руки.
– Ты меня, парень, не бойся, – прошептал он.
– А я и не боюсь.
– А это ты зря! – повысил он голос и сверкнул своей фиксой.
Замоскворецкие его фокусы и кураж сразу надоели мне, но я говорил мирно, не хотел портить отношений, потому что и так в экспедиции меня все еще считали чужаком.
– А я сейчас на танчиках был, – сказал Барабанчиков.
– Бацал с одной эстоночкой. Ну, а потом, значитца, по садику с ней прошлись. Колечко мне подарила. Глянь!
На ладони его лежало жалкое колечко с красным камешком.
– Сила! – сказал я.
– Хитрован ты! – воскликнул он, седлая велосипед. – Костюмчик-то импорт? По блату достал небось, да? Вырядился, ишь ты! Знаю я тебя.
Он поехал, сутулый и какой-то дикий, всклокоченный, как медведь на велосипеде. Описал круг и остановился возле меня, упираясь правой ногой в асфальт.
– Садись на багажник, ну! – с какой-то совершенно непонятной угрозой крикнул он. – Садись, Валька, на базу свезу.
– Иди ты к чертям! – рассердился я.
– Ну, ладно! – захохотал он. – Пес с тобой! Чю читаешь-то?
– «Знамя». – Я показал журнал.
– Молодец! Поможет жить, – одобрил он и поехал по улице, распевая что-то, вихляясь и дергаясь.
Я вошел в буфет. Эстонские и русские рабочие, заполнявшие его, даже не взглянули на меня. Навалившись на высокие столы, они пили пиво и громко говорили что-то друг другу, эстонские и русские слова, и матерились, естественно по-русски. Я взял пива и отошел к ближайшему столику. Кто-то убрал локоть, и я поставил свою кружку на грязный мрамор, прямо о который люди гасили сигареты. На меня смотрел серый глаз, качающийся над кружкой рыжего пива. Парень в морской фуражке внимательно разглядывал меня. Перед ним на газетке лежала горка копчушек.
Он пил пиво, прищурив один глаз, а вторым так и буравил меня.
Такой это был тертый-перетертый паренек, каких можно увидеть в любом месте страны. Заметив, что я не отворачиваюсь, он подвинул ко мне свои копчушки.
– Угощайтесь.
– Благодарю, – я схватил копчушку, оторвал ей голову и мгновенно сжевал.
Парень поставил кружку и спросил в упор:
– Сам-то откуда?
– Москва.
– А я из Пярну, механик по дизелям, – он протянул через стол руку. – Сережка Югов. Ты, друг, пойми меня правильно. Я так считаю, что рыба ищет, где глубже, а человек – где лучше.
– Правильно, Сережа.
– Образование у тебя высшее?
– Да нет. Я сейчас в киноэкспедицию нанялся, такелажником.
А до этого шоферил в Московской области.
– Много имеешь?
– Мало.
– Слушай, «Гастроном» еще работает. Давай скинемся на полбанки?
– На чекушку пойдет, не больше.
Мы сложились по семьдесят пять копеек, и я побежал в «Гастроном». Бегом я пересек Рыночную площадь, перескочил через металлический барьер и сразу плечом нажал на дверь «Гастронома», которую уже закрывали, выпроваживая последних покупателей.
– Закрыто! – борясь со мной, крикнула из-за стекла тетка в белом халате. – Закрыт магазин, пьяницы проклятые!
– О, мисс, гив ми плиз уан баттл водка! – крикнул я.
Она осмотрела меня и пропустила, приняв за иностранца.
– Вас волен зи? – неожиданно спросила она.
– Литтл баттл водка, – беспомощно жестикулировал я и гремел мелочью. – Это есть чекушка.
– Гопник вы самый настоящий, – разгадала меня тетушка, но бутылку все-таки отпустила.
Бегом, с чекушкой в кармане, восторженным и гулким галопом, как в лучшие годы юности, я пересек площадь и ввалился в буфет.
Я понимал, что это тоже входит в курс моих дурацких инъекций.
Сережа Югов стоял суровый, ни с кем не разговаривал, ни с кем не общался, хранил верность мне, даже пива не трогал. Еще с порога я подал ему ободряющий знак.
– Давай с пивом сольем, – предложил он. – Крепче ударит.
Действительно, ударило крепко. Сережа поднял свой чемоданчик, и мы вышли из буфета. Мы пошли на вокзал – я решил проводить Сережку Югова.
Он шел рядом и что-то мне рассказывал о своей беспечальной жизни, в которой он всегда был вот таким крепышом с прямым позвоночником и расправленными плечами. Тихо шелестели и изредка хлопали его клеши.
– Я, Валя, на минном тральщике служил, а потом на энском эсминце. Даже в загранку ходил, в Стокгольм с дружественным визитом.
Он посмотрел на меня искоса, поставил чемоданчик на асфальт и вытащил из кармана военный билет. Открыл его и показал мне:
Югов Сергей Иванович, старшина II статьи, – сжатое, как кулак, лицо с выпирающими желваками.
Потом он показал мне карточки жены и дочки и, наконец, паспорт и служебное удостоверение. Я тоже предъявил свои документы, и это еще сильнее сблизило нас.
До отхода его поезда оставалось сорок пять минут, и мы направились в вокзальный ресторан. Решили махнуть рукой на все и потратить еще по два рубля пятьдесят копеек. В ресторане было битком, мы с трудом отыскали места за столом рядом с двумя старшими лейтенантами, врачами.
Это был обычный вокзальный ресторан, шумный, с огромной картиной Налбандяна, с обалдевшими, замученными официантками, с шевелящейся разношерстной толпой, но с оркестром. Оркестр был дурацкий, тоже очень шумный, и странно было слышать в нем трубу с удивительно чистым звуком. Труба, сравнительно молодой отечный человек, видимо, задавала тон в этой компании – они играли мелодии из «Серенады Солнечной долины».
Сережа все смешивал водку с пивом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9