МАМА (драматически). Подожди, несчастный! На письме следы губной помады. Она мазала губы и целовала его! Что делать, скажите!БАБУШКА. Может быть, отказать ему от дома?ПРИНЦКЕР. Дельная мысль. (Смотрит на часы.) МАМА. Нет, Женя не виноват – Ольга сама вынудила его. Она кокетничает, строит глазки, усвоила себе походку этой Светланы, а Женя ведь здоровый молодой человек. Он тут ни при чем. Оля подбегает к матери и вырывает у нее письмо. ОЛЯ. Я сама написала это письмо! (Убегает.) ПРИНЦКЕР. Итак, все ясно. Я пошел. (Убегает, глядя на часы.) Он пробегает по просцениуму, на бегу раскланиваясь с Аброскиным и машет рукой Кисточкину. ТРЕУГОЛЬНИКОВ. А это кто такой?КИСТОЧКИН (смеется). Это загипнотизированный человек, его гипнотизируют автоматические часы. Раньше он опаздывал минут на пять – на семь, все же выслужился до заместителя главного бухгалтера, а сейчас у них на службе поставили автоматические часы, и бедный кролик попал под гипноз. Смотри, смотри, как трусит. Как бы под машину не попал, глава славного кроличьего семейства. Автоматика для таких – страшное дело. На просцениум выбегает Оля, в руках у нее скомканное письмо. КИСТОЧКИН. А вот и крольчонок. Правда, славный крольчонок? Внимание, беру на себя роль удава! Он откидывается на стуле и гипнотизирующе смотрит на Олю. Та с трепетом смотрит на него, не решаясь сдвинуться с места. КИСТОЧКИН (громко, для Оли). Какое чувствую волненье… Весна, весна, пора любви!ОЛЯ (делает шаг к нему, но потом вскидывает голову и кричит, подражая Светлане). Глупости! Сейчас не весна, а осень!КИСТОЧКИН. Сначала я молчать хотела, поверьте, моего стыда вы б не узнали никогда…ОЛЯ (медленно двигается к нему, потом останавливается). Все это ерунда, а вы дурак! Вы не стоите ни копеечки. А мама для вас еще отдельно готовит, глупая, глупая. (Чуть не плачет.) ТРЕУГОЛЬНИКОВ (толкает Кисточкина). Довольно! Прекрати!КИСТОЧКИН (жестко). …Хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас, хотя бы слышать ваши речи, хоть слово молвить… Оля, прекратив сопротивление, подходит к нему и молча протягивает письмо. КИСТОЧКИН (обычным тоном). Оленька, я угадал текст этого письма?ОЛЯ. Вы! Вы… Вы… (Убегает.) КИСТОЧКИН (читает письмо, разражается дьявольским хохотом). Гениально! Шедевр эпистолярного жанра! Ой, умру! Петька, прочти! (Передает письмо Треуголъникову.) Ты понимаешь, это она сама себе написала от моего имени. Чудеса мастурбации!ТРЕУГОЛЬНИКОВ (резко встает). Ну, над всеми мы уже посмеялись?КИСТОЧКИН. Разве это смех? Помнишь, как мы с тобой раньше смеялись?ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Да, раньше мы не так смеялись.КИСТОЧКИН. Садись. Смотри, к нам плетется профессор. Сейчас мы с тобой посмеемся. Действительно, Аброскин, который до этого молча стоял на авансцене, медленно направляется к ним. АБРОСКИН. Разрешите, молодые люди, присесть к вашему столику?КИСТОЧКИН. Мы очень рады, профессор. Разрешите мне представить вам моего старого друга. Так сказать, наперсник юности, мятежный Петр Треугольников. Аброскин и Треугольников жмут друг другу руки. КИСТОЧКИН (поднимает бутылку). Разрешите вам налить?АБРОСКИН (смотрит на часы). Простите, не могу в такое раннее время.КИСТОЧКИН. В такое позднее время, вы хотите сказать?АБРОСКИН (показывает ему часы). Ведь вы не будете отрицать, что сейчас лишь 10 часов утра?КИСТОЧКИН. Уже 10 часов, профессор. Планета кишит, профессор. Что такое время, профессор? Раннее, позднее – вздор. Посмотрите на Петю – у него на руке часы, а на них…ТРЕУГОЛЬНИКОВ. У нас сейчас 6 часов вечера.КИСТОЧКИН. Вот видите, профессор, у них сейчас 6 часов вечера, а у нас с вами сколько хотим. Так следует жить… джентльменам.АБРОСКИН. Уговорили. (Пьет и сразу хмелеет.) Вьется в тесной печурке ого-о-о-нь…КИСТОЧКИН. Ну вот и отлично… Вот видите, что значит дать волю своему воображению. В самом деле, неужели вам не хочется распустить все вожжи и… Видите, возле «Гастронома» стоят два ханурика? Пойдите к ним и скиньтесь на троих.АБРОСКИН. Мальчики, я старик и мне позволено… не удивляйтесь… я хочу поговорить с вами по душам. Меня интересуете вы, как говорится, новое поколение… Ей-богу, это мое старческое право… (Треугольникову.) Как, по-вашему, что происходит с людьми?ТРЕУГОЛЬНИКОВ. Я бы в другое время с вами поговорил, профессор. Сейчас не хочется. В другое время и в другом месте, если угодно.АБРОСКИН (поворачивается к Кисточкину). Вы знаете, Женя, я тут невольно наблюдал за вами. Вы – крепкий парень.КИСТОЧКИН. Верно подмечено.АБРОСКИН. Вы не то, что ваш товарищ. У вас прекрасное, ха-ха, качество… Как говорится, умение работать с людьми. В сочетании с вашим интеллектом и прочими блестящими данными это умение может творить чудеса.КИСТОЧКИН. Буря мглою небо кроет… Выпьем еще для уюта?АБРОСКИН. Нет, подождите. Вы как-то легко нащупываете в человеке его открытые места. Должно быть, вы сильны в оккультных науках?КИСТОЧКИН. Не усложняйте, профессор. Все это очень элементарно. (Странным образом преображается.) Главное, забронироваться самому и тогда длинными руками, чувствительными, как фотоэлемент, перстами, можно щупать любого человека. А человек, так называемый простой человек, ведь это очень несложная конструкция, бронированному индивидууму он весь открыт, весь со своими нехитрыми страстишками и пороками. (Вздрогнув, возвращается в свое прежнее улыбчивое состояние.) Знаете, Сталин это прекрасно понимал. Еще в двадцатые годы на каком-то собрании выступал комсомольский вожак и с большим революционным пафосом спорил с ним. Сталин подошел к нему в перерыве и спросил: «Вам что надо, товарищ? Вам совнаркомовский паек надо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20