Но сегодня-то! Скачкову казалось, что подстрахуй его Комов, как положено, не сделай Полетаеву зверской «накладки» и не было бы в общем-то ничьей вины. По крайней мере скачковский промах не бросился бы так в глаза, – матч-то был на исходе. Так нет, налетел, как бульдозер!
– Брось, Кома, – неожиданно вмешался Мухин, «Муха», правый крайний нападения. – Сломал парня на целый сезон и еще чего-то… Брось!
Сначала, как только он сказал и замолк, во всех креслах ребята оцепенели и переглянулись. Удивило не заступничество Мухина, со-всем нет. Все поразились, что он вообще заговорил, решился подать свой голос. Работящий, неприхотливый на поле, Мухин отличался полнейшей бессловесностью в команде. Что бы ни происходило в раздевалке, какой бы ни кипел скандал, маленький Мухин неизменно сидел молчком в сторонке и неслышно собирал свою сумку.
Изумленный Сухов повернулся к Мухину всем телом.
– Здравствуйте, я ваша тетя! И этот туда же… А сам-то? С десяти метров мазанул. Безногий бы забил. Может, тебе ворота шире сделать?
– Сухов, – одернул его Иван Степанович, – вы же никому слова не даете сказать.
Замечание тренера возмутило Сухова.
– Кому я не даю сказать? Это мне не дают!
Из кресла, упираясь обеими руками, демонстративно поднялся Комов, расправил саженные плечи.
– Переста-ань! – процедил он приятелю. – Нашел тоже, где выступать. Не видишь, что ли?
Ясно было, что на очередном «чистилище» он уже молчать не станет. А скорей всего, еще до «чистилища» успеет излить кое-кому душу.
– Так теперь что, – не выдержал Батищев, стирая со щеки подсохшие бороздки пота, – теперь на вас молиться, да?
Парень простоватый – сын и внук шахтеров, Сема никогда и ни на кого из товарищей камня за пазухой не держал. Что на уме, то и на языке! Одна беда – в команде он держался на птичьих правах, в «основе» появлялся редко, больше в дубле, и оттого, сознавая свое место, всегда молчал. Но, значит, допекло ребят, если даже Батищев не утерпел! Сначала Мухин, теперь вот Сема… А уж кому-кому, но Батищеву право на голос не полагалось никогда.
– Гляди, – издевательски присвистнул Комов, – и резервные кашляют! Страдая от унижения, от своего вечного неполноправия в команде, Батищев умолк, зажал в коленях сомкнутые кулаки.
Заткнув всем рты, Комов закинул руки за голову, сладко, с хрустом потянулся.
– Ох-хо-хо-о… Пойдем-ка, Федюнь, лучше поплещемся. Тут не переслушаешь. Все идейные, все умные. Да и поздно.
Поглаживая себя по массивным плечам, по груди и животу, он, никого не замечая, направился в бассейн. Он пронес свой великолепный торс атлета мимо одетого в плащ тренера, – прошел, словно мимо пустого места. Старый футболист проводил его взглядом до самой двери – Комов так и не обернулся.
На пороге он нагнулся и, спиной ко всем, стал стаскивать с себя тугие шерстяные плавки. Напоследок звучно хлопнул себя по ляжке и снял с бедра какую-то пушинку.
– Федюнь, ты что, уснул? Не отставай.
– Задержитесь-ка на минутку, Комов, – негромко позвал Каретников. Тон тренера заставил всех насторожиться.
– Должен сказать вам, Комов, что такие нам в команде не нужны. Да, да, – именно нам, именно команде. И удивляться здесь нечему. Хватит безобразия. Пора кончать. – Иван Степанович утвердительно покивал Комову головой. – Так что давайте договоримся. Команд, как вы только что сказали, полно. Попробуйте подыскать себе место. Против перехода никаких возражений не будет. По крайней мере, с нашей стороны.
В раздевалке установилось гнетущее молчание. Такого поворота событий не ожидал никто, и в первую очередь сам Комов. Застыв в дверях, он смотрел на тренера, на ребят и не находил слов. Слышно стало, что в коридоре, давно обезлюдевшем, кто-то, крадучись, подошел к раздевалке и замер. Что там, неужели и Матвей Матвеич ушел?
Комов наконец взял себя в руки, заносчиво вскинул голову.
– Что же, слепой сказал: посмотрим!
Он с силой захлопнул за собой дверь и с разбегу бултыхнулся в бассейн.
Молчание еще давило на ребят. Однако, мало-помалу затрещали замки сумок, послышался стук бутс одна о другую, – сбивалась налипшая между шипов земля. Один Сухов сидел потрясенный, забытый всеми. Он отказывался верить собственным ушам. Кого – Комова? Самого Кому? Да это же… Сам Рытвин… И – вообще! Нет, нет, это тренер сгоряча, – так сказать, для воспитания, для собственного авторитета. Погорячился. Оба они сегодня малость погорячились. На «чистилище» объяснятся – и все.
Тем временем Иван Степанович, призывая к вниманию, громко хлопнул в ладоши и объявил:
– На сегодня все. Завтра в десять к автобусу. Кашлянув, Скачков поднял руку и попросил:
– Рановато в десять. В одиннадцать бы…
– Хорошо, в одиннадцать, – согласился Иван Степанович. – Все слышали? Попрошу без опозданий. Ждать никого не будем.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Как всякий футболист, Скачков был редким гостем в своей семье. Команда отпускалась по домам только после матчей, остальные дни ребята находились на тренировочной базе, вдали от города, от всех соблазнов, – режим.
Сыграв в Тбилиси, команда прилетела наконец домой, открывать сезон в родном городе, но тренер, угнетенный плохим началом и много думавший о первом матче на своем поле, объявил строгий режим и прямо из аэропорта увез всех на загородную базу. Исключения не было сделано даже ветеранам. С домашними ребята поговорили с базы по телефону, увидеться им удалось лишь вчера, на стадионе, на встрече дублирующих составов. После игры дублеров отпустили по домам, а игроки основного состава сели в автобус. Дождавшись отправления, Клавдия показала Скачкову два скрещенных пальца – давнишний условный знак о встрече.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20